Пока леса растут и есть топор,
Мы всё плывём, благословя простор
И верою в самих себя ведомы.
7.
Мечтая, не идём в рабы к мечте.
Смысл жизни, обретённый в пустоте,
Не уложить в простые аксиомы.
Любым векам и странам мы знакомы:
Живёт апокриф странный на листе
Старинного пергаментного тома.
И кто-нибудь, открыв страницы те,
Прочтёт о Серых Ангелах преданье.
Мы — не жрецы, не жертвы для закланья,
Мы навсегда верны одной Земле.
Рай нас отверг, и серный Ад не принял,
Мы средь людей… Отвеку и поныне
Ни свету мы не отданы, ни мгле.
8.
И под аркан не подставляем шею,
Умеем всё терять и не жалеем,
Хоть втайне и мечтаем о тепле.
Но соль морей не сохнет на весле,
Ветра по расписанию не веют,
Отечества пророки не имеют,
И птица не завидует пчеле.
Omnia mea — мысли, краски, звуки,
Да женские ласкающие руки —
Иных от жизни нам не надо благ,
И суета сует так мало значит!
Пускай свистят нам вслед, пускай судачат,
Пускай рядят хоть в шутовской колпак!
9.
Мы сами балагану знаем цену:
Скрипучую раскрашенную сцену
Преображаем, как бездумный маг,
В минутный храм поэтов и бродяг,
И озорство предпочитаем плену.
Ну, конура, вынюхивай измену —
Язык от лая набок, словно флаг!
А лицедей, творец бродячих истин,
Приманчив для тебя и — ненавистен.
Но что волкам до суетных дворняг?
Пусть лижут цепь. Мы не разделим с ними
Наш тайный тост под звёздами немыми:
Пророк, а не беглец наш каждый шаг.
10.
Но песнь Лилит не хочет слышать Ева.
И всё же сохранится тень напева
В крови столетий и в пыли бумаг.
Но если даже будет всё не так,
И заглушит бамбук следы посева,
И мирный птичник задрожит от гнева,
И злой осокой обернётся злак,
Проснётся месть порубленных садов,
Леса придут на место городов,
И красные от кирпича потоки
Съедят металл — что ж, значит новый круг…
Одно не дай нам Бог увидеть вдруг:
Что под ногой — пустыни сон глубокий…
11.
Барханов рыжих золотое зло?
Нет! Это море в полдень принесло
На гребнях волн мираж тысячеокий:
Но вовсе не песок сжигает щёки,
А первый снег. Тогда слегка мело…
Ночная скачка в Царское Село
Ломилась в ненаписанные строки.
И липы облетали, и была
Ночь та, что серебрила купола
В последний раз… Но промолчав об этом,
Мы с нею не простились. А потом
Шуршала под дамокловым рассветом
Листва, присоленная ноябрём.
12.
Должна б не сниться в шорохе магнолий!
Так ванты, заскрипевшие от соли,
Едва ль кому напомнят старый дом.
Кто ложь назвал тоскою о былом?
Кто придал ей и вид, и привкус боли?
Кому настолько душу измололи,
Что уместился в ней один Содом?
Не клином свет! И всё родное — мимо:
В прибой Атлантики, на камни Рима…
И день за днём, пока не рухнет гром
Последний над содомскими стенами!
Он нами предугадан, призван нами!
Всё в разум свой мы с жадностью вберём!
13.
Опаловых закатов наважденье,
Полярный отсвет, и миров рожденье,
И тихий голос хвои под дождём,
И все слова на языке людском:
Шамана ли камчатского моленье,
Или гриотов сенегальских пенье,
Строку Сафо и Джойса толстый том…
Куда, какие звёзды нас ведут?
Откуда мы, и для чего мы — тут?
Чтоб под корой бунтующие соки
Гудели в ритмах мысли и весны!
Когда переплетутся с явью сны —
Всё превратится в кованые строки!
14.
Не зря Гефест органы смастерил:
У Аполлона не хватило б сил
Озвучить век столь гулкий и жестокий.
Не нам перечислять его пороки,
Но нам не сосчитать его могил.
Мы так же были в нём, как в нас он был.
Мы всем близки и всюду одиноки.
В нас — тьма и свет. В нас — Люцифер и Бог.
В нас повстречавшись, Запад и Восток
Существованье начинают снова:
Едина плоть — земля и океан.
Одну страну сменив на сотню стран,
От ног мы отрясаем прах былого.
15.