За правое дело

В тот день, когда отец воевал с оставившей его без газет почтой, Никитка вел свое «войско» на Соколовую гору. Бледное, отощавшее за целых полтора года беспорядков и голодовок босоногое войско едва поспевало за своим вожаком, карабкаясь на крутой глинистый склон, скатываясь, цепляясь за голые кусты и обнаженные корневища. На горе Никитка объявил большой роздых, насмешливо оглядел разом повалившихся на пригретую солнцем землю, измученных долгим подъемом ребят.

— Прошка, давай!

Прошка тотчас снял с плеча школьный ранец и, тяжело дыша и отдуваясь, передал его атаману. Никитка по-хозяйски раскрыл ранец, выволок из него несколько засаленных свертков, с десяток крашеных яиц, столько же просвир и даже небольшой, облитый белой глазурью настоящий пасхальный кулич.

— Вот да-а! — изумился атаман. — Ай да Прошка! А где нож?

Прошка открыл, подал ему складник.

— Сочти! — приказал Никитка. И стал развертывать бумажные свертки с ветчиной, курицей, жареными рыбьими тушками, розовым свиным салом.

— Семнадцать, — доложил Прошка.

— С тобой?

— Нет, я не в счет, я завтракал.

— Ладно.

Никитка вернул хозяину пустой ранец, разложил на землю на бумаге снедь и начал сосредоточенно, не спеша делить Прошкино богатство. Голодная «гвардия» затаив дыхание следила за каждым движением черных от загара рук своего командира, и только польщенный похвалой Прошка равнодушно щурился на залитый солнцем далекий город, на сверкающую полыньями и заберегами широкую Волгу.

Покончив с Прошкиным угощением, «гвардия» рассыпалась по Соколовой горе в поисках винтовочных гильз — зимой здесь было стрельбище гарнизона, — оглашая пустынное плато смехом, криками и радостной перекличкой. Прошка, по обыкновению, принимал в свой ранец богатый «трофей» и вел учет.

Неожиданно восторженный крик привлек внимание ребят, сбил их всех в одну кучу: в овражке, размытом недавним потоком и еще окончательно не просохшем, торчала из тины огромная снарядная гильза, позеленевшая от времени и влаги.

— Бонба, — неуверенно произнес кто-то.

— Не бомба, а снаряд, — наставительно пояснил Прошка.

Однако все глянули на Никитку.

— Ага, снаряд это, — не сразу подтвердил тот. — А ну, тягайте его, поглядим, какой он.

Несколько рук тотчас ухватились за толстую шляпку гильзы, потянули ее из тины.

— Чижолай!

— Лезет, лезет!..

Снаряд толстой длинной болванкой плюхнулся у ног атамана.

— Помыть надо, — наглядевшись на диковину, заключил тот.

— Верно! — подхватило сразу несколько голосов. — Тогда видней будет!

Воду нашли в другом овражке. Прошка попустился ради такого случая кожаным ранцем, и вскоре снаряд был тщательно отмыт, надраен до желтой меди. Прошка поучал:

— Целый, нестреляный. Если по этой пипке ударить — убьет. А по этой — пистон называется — стрельнет. Это мне брат отца рассказывал, он военный.

— А порох в нем есть? — зажегся Никитка.

— Еще сколько! Вот тут. Только разбирать его очень страшно: стрельнуть может.

Никитка подумал и сказал:

— Ладно, возьмем эту штуку домой, там разбирать будем. Тута у нас струмента нету.

— Опасно же… — попробовал было возразить Прошка, но атаман только сверкнул на него глазом, и начальник штаба умолк.

Снаряд оказался так тяжел, что нести его пришлось вчетвером и то часто меняясь. У обрыва Никитка скомандовал:

— Клади! Тащить не будем, пущай сам катится!

И не успел Прошка снова предупредить об опасности, как Никитка уже столкнул снаряд с кручи.

Тяжелая медная болванка медленно, давя кусты, покатилась по крутому откосу, но, постепенно ускоряя бег, подпрыгнула и, кувыркаясь, понеслась вниз и наконец скрылась в густой зелени, у подножия.

— За мной! — вскричал заполошный командир и первым ринулся вниз с обрыва.

Снаряд нашли целым и невредимым, застрявшим в кустах.

— Стой, пацаны, — окликнул Никитка ребят, собравшихся нести снаряд дальше. — Давайте из его стрелять будем. Прошка, поди сюда! Как думаешь, до той березы достанет?

— Без пушки нельзя, — довольный вниманием командира, солидно заметил начальник штаба. — Из пушки он через Волгу стрельнет, еще и дальше, а без пушки нельзя, разорвать может…

— Пушка, пушка! — оборвал Никитка. — А где ее, пушку-то, взять, турок? Без пушки мы. Пущай по той березе шарахнет. Пацаны, ложи его сюда, я сам целиться буду. Прошка, эта, что ль, штуковина полетит? А по чем бить надо? Пацаны, ищи железяку, сейчас по березе пальнем!

Никитка горел, и черные диковатые глаза его метали удаль. Снаряд уложили на холмик, Никитка сам навел его на березу и с нетерпением ждал ребят, разыскивавших железяку.

Прошка, стоявший возле, сучил ногами, потеряв от страха дар речи.

— Ты чего, Прош? — заметил его приплясывание Никитка.

— Н-нельзя без пушки… У-убьет… — зазаикался тот, не сводя выпученных глаз с отливающего желтым блеском, надраенного песком длинного цилиндра.

— Ништо! Я счастливый!

— Снаряд, к-когда из пушки стреляет, тогда ничего… А к-когда без пушки…

— Ври больше! — проворчал атаман, недовольный Прошкиным отговором. Однако тоже опасливо поглядел на грозное оружие, задумался.