За правое дело

Женился Савелий поздно. Уже на двадцать восьмом году, когда случилось тянуть по Оке груженую баржу, повстречал он в одном хуторе под Калугой крестьянскую дочь, красавицу Степаниду, — и потерял разум. Выше на полголовы Савелия, дебела, чиста лицом, Степанида давно, однако, слыла на хуторе старой девой. Двадцать шестой девке шел — парням зазорно на перестарке жениться, мужикам-вдовцам — не с лица воду пить, этим приданого бы побольше. А Степанидины старики, пронадеясь на красоту младшенькой да обычай блюдя, покуда старших дочерей замуж повыдавали, не заметили, как и годки прошли, ничего не скопили из приданого, оставили тихую, кроткую Степушку в старых девах.

Давно надо было тянуть посудину дальше, бесновался на забитой товарами барже купецкий страж, а Савелий все сватался к Степаниде. Старики упрямились, боялись за бурлака выдать дочь — сами нужды хватили! — а Савелий и вовсе ума решился: на весь хутор в драку полез, хотел и баржу на дно пустить, но братья вовремя упрятали его в трюм, приставили надежную стражу и стали действовать за него сами. Только на пятый день уломали Степанидиных стариков, выпустили на волю Савелия, подвели его, вышколенного, под родительское благословение и, не дав вдосталь наглядеться на суженую, уволокли к барже, впрягли его, счастливого, в лямку. А на обратном пути сыграли свадьбу.

Возвратясь в Саратов, Савелий решил не расставаться с молодой женой, бросил бурлачество и вскоре же нашел работу в затоне: помог случайно встретившийся ему богатырь-кузнец Илья Басов. Не привыкшая к безделью Степанида тоже отправилась в затон попытать счастья.

— Баб у нас без тебя солить негде, — ответили ей в конторе.

Так бы и ушла Степанида ни с чем, если бы не приглянулась она, темноокая красавица, конторскому дельцу, рыжему Власу. Степаниду вернули и, на диво всем просителям и конторским, определили в малярный цех, о каком только могли тогда мечтать бабы.

Проворная, смекалистая, Степанида быстро освоила малярное ремесло и стала зарабатывать больше мужа. Жизнь в затоне показалась ей краше калужской. Старший приказчик Влас все чаще заглядывал то в цех, то на верфи, где работала Степанида, справлялся о ее житье-бытье, сулился через год-два сделать мастером, а однажды подвез ее на хозяйской коляске в город, угостил печатными пряниками и «кислыми щами»[2].

— Брось ты своего дурака, Стеня. Чего он тебе дать может, окромя глупостей да — не дай бог! — побоев!

— Что вы, Влас Власыч! — даже испугалась та. — Можно ли говорить такое!

— Не токмо говорить, а и действовать можно, радость моя. Такого ли тебе мужа надо!

— Побойтесь бога, Влас Власыч! — чуть не вскричала, вся краснея от стыда, Степанида. — Спасибочко вам за ласку, за доброту вашу, а на такое, чтобы супротив законного мужа, — ни в жисть!

— Так ведь дурак же он, твой законный! Чего же тебе с ним век маяться? Брось!

— Уж какой есть. Добрый он. И ко мне ласковый.

— Подумай, Стеня. Хорошо подумай, не делай из меня… Я тебя так не выпущу, полюбилась ты мне пуще жизни. Себя решу, а тебя от него вырву!

— Ой, что вы! — окончательно струсила Степанида. — Страшный вы, Влас Власыч…

— Молчи. Завтра скажешь. В шелка одену, золотишко еще от батюшки — будто для тебя и берег, — все твое! Уедем отсюда, Стеня… — И, не досказав, скрипнул от досады и зла зубами.

А Степанида, уронив голову, не пошла — побежала от него, как от беса.

Всю неделю Влас преследовал Степаниду, а потеряв надежду, страшно пригрозил:

— Отступаюсь я от тебя, глупая, но знай: покуда жив — враг тебе и всем твоим выродкам. Помни!

Слово свое он держал, и в первый же будний день Степанида почувствовала это: мастер стал придираться к ней в каждой мелочи, посылать на самую трудную и копеечную работу. А когда родила первенца и через полмесяца вернулась в цех, виновато развел руками:

— Нету тебе дела, красавица, в другом месте ищи.

Влас, встретивший ее во дворе, не здороваясь, прошел, мимо. Только усмехнулся в усы.

Лишь на другой год взяли Степаниду в пароходство на мойку судов. А еще через год беды посыпались и на ее мужа: Савелия то и дело обсчитывали, обкрадывали, перебрасывали с одной работы на другую, штрафовали за каждую безделицу, а доведя до исступления, снова наказывали за дебош и ставили на еще более дрянную работу. Савелий нервничал, пылил, не сдерживал себя и дома. Степанида, во всех этих несчастьях видевшая преследующую ее рыжую тень, дважды пыталась уговорить мужа бросить все и уехать в Калугу, но унаследованная от деда жгучая ненависть к земле цепко удерживала Савелия от такого поступка. Было бы еще бурлачество — может, и ушел бы опять на вечное странствование, но бурлаков давно сменили дешевые и безропотные машины, а матросам да шкиперам платили гроши.

Новая встреча с Басовым решила судьбу Савелия: Илья взял Савелия к себе в ученики в кузню, а через год сделал из него молотобойца, и в черную ночь Лугановых глянуло хоть и слабое, но утешное солнце.

2

В середине мая Савелий Кузьмич выпросил у приятеля на денек лодку и сеть, весело порадовал Степаниду: