— Трудно нам сейчас, голодно, — продолжала говорить, расхаживая перед столом, товарищ Раиса, — но мы знаем: пройдет год, от силы два — и народ заживет новой жизнью. Как же мы, неграмотные, сможем руководить страной, делать ее лучше, могучее всех стран мира? Да капиталисты нас, как слепых котят, передушат! А мы еще мировую революцию хотим делать! Учиться надо, товарищи, учиться сейчас и всем: старым и малым. А то придется когда-нибудь нашей Матрене Карповне с иностранными послами беседовать, а она, вокруг чего земля вертится, не знает. Позор! И Матрене Карповне, и всей нашей Советской России! А теперь к делу.
Товарищ Раиса подошла к столу, взяла в руки книгу и, перелистав ее, положила перед Денисом.
— Сегодня мы начнем с чтения. Послушайте рассказ нашего знаменитого русского писателя Антона Павловича Чехова, который со всей беспощадностью показывает нам насилие и гнет царской России, особенно эксплуатацию малолетних. А после с вами будут заниматься учителя и другие грамотные товарищи. Прошу тихо.
Она распахнула кожанку, выказав военную рубаху с ремнем и маленькой кобурой револьвера, и по-хозяйски уселась за стол рядом с Денисом. В зале стало выжидательно тихо, как в штиль перед затаившейся волжской бурей.
«…Ванька Жуков, девятилетний мальчик…» — начал несмело Денис тихим до шепота чужим голосом.
— Громче! Чтобы все слышали! — ободряюще перебила его товарищ Раиса. — Читай, как дома читал. Чтобы мороз по коже, чтобы… — Она не нашла нужного слова и только выразительно крутнула рукой.
Денис читал. И по мере того как наливался уверенностью и чувствами его голос, по крутому, некрасивому лицу товарища Раисы растекалась нежная умиленность и грустинка. И кто знает, может быть, это ее состояние передалось слушателям или потрясла их злая ирония судьбы Вани Жукова, но в холодном и сыром зале воцарилась такая напряженная тишина, что, кажется, даже самый слабый стучок или возглас прозвучал бы в ней точно оружейный выстрел. И когда Денис закончил рассказ и посмотрел на окаменевшую возле него все в той же позе товарища Раису, в зале продолжала стоять чуткая, зачарованная тишина. Никто не обмолвился словом, не кашлянул, даже не повернул головы, словно боясь отпугнуть от себя навеянные рассказом видения…
После занятия товарищ Раиса задержала подле себя Дениса.
— Нравишься ты мне, Луганов. Читаешь ты хорошо, чувствительно, нет, ей-право! Я про этого Ваню Жукова на всех ликбезах читала, а тебя слушала — и опять будто впервой слушаю. Молодчина!
Денис, и без того польщенный вниманием зала, ничего не мог ответить товарищу Раисе и только смущенно разглядывал свои выхлюпанные в грязи ботинки.
— Ты вот что, Луганов, ты приходи ко мне, потолкуем. Мы тебя теперь так не выпустим, мы из тебя такого парня сделаем — комсомольца! Умница ты. Ух, лбище! — любовно ткнула она его в лоб длинным пальцем.
Домой Денис вернулся поздно, продрогший на холодном ветру, но счастливый.
— Чего это ты так долго, сынок? — спросила заждавшаяся его мать, однако успокоенная бросившейся в глаза радостью сына.
— Разве это долго, мама? У нас и занятий не было, одна читка, — торопясь умыться и сесть к столу, отвечал тот. — А товарищ Раиса от нас еще в горком комсомола поехала, там у нее совещание будет. Велела мне завтра к ней прийти, поручение дать мне хочет.
— Это чего?
— Задание, значит. Я седни на ликбезе книжку читал, так все так слушали, так слушали… А товарищ Раиса после хвалила меня. Говорит, я лучше всех читал, которые на других ликбезах читали. А еще товарищ Раиса сказала, что меня в комсомол примут, если я помогать ей буду…
— Это зачем? — вырвалось у матери, вспомнившей одну такую оплошку мужа.
— В комсомол-то? Это же здорово, мама! Вы знаете, какие они все дружные, смелые… Седни товарищ Раиса вона как одного срезала!..
Однако на этот раз Степанида не разделила его радости. Да и товарищ Раиса, бог весть какое счастье насулившая сыну и о которой теперь без конца и восторженно говорит он, не вызывала в ней того доброго чувства, что накатило на нее тогда. Не получилось бы худа, как с отцом, по глупости да по простоте своей поверившим людям. Но и отнимать радость, просить Дениса не ходить к этой — кто знает, что у нее на уме! — раскосой дивчине не стала.
Утром, едва Денис появился у снова замолкшего карусельного, мастер цеха подозвал его к себе и как-то странно спросил:
— У Зотова был?
— Не был, — оробел Денис, предчувствуя недоброе. Уж не случилось ли что с учителем?
Вопросительный холодный взгляд мастера скользнул по бледному лицу Дениса, задержался на его чистых руках, уже десять дней не трогавших станка.
— А ну, пошли!
— Куда?
— В контору.
Однако все опасения Дениса рассеялись, когда мастер привел его к самому директору и тот, пожав ему, как взрослому, руку, сразу же заговорил с ним обычным дружеским тоном:
— Ну как ликбез? Говорят, читать ты великий мастер, до слез проняло. Когда это ты так читать научился?
Денис от смущения не знал, что ответить.
— Зотов за тебя просил. А тут как раз деталь срочная. Вот ты и помоги нам. Управишься — токарем будешь. Якши?