За правое дело

Один из адъютантов, любимец командующего, высокий и румяный молодец, майор Пархоменко, с двумя орденами на гимнастерке, откинув на затылок новенькую фуражку с ярким красным околышем, просматривал пачку желтых телеграфных бланков. Второй адъютант, Дубровин, склонив светловолосую курчавую голову, сидя под яркой электрической лампой, наносил новую обстановку на карту-двухверстку; в двух местах — в центре города у Царицы и северней Тракторного завода — синева карандаша, обозначавшая передний край противника, сливалась с синевой Волги.

Дубровин приподнялся и, заглядывая через плечо товарища на телеграммы, шепотом спросил:

— Кто это ждет?

— У Шумилова группой командовал, фамилия — Чуйков, получает назначение в Сталинград, командовать шестьдесят второй,— продолжая перекладывать донесения, шепотом ответил Пархоменко.

Генерал почувствовал, что адъютанты говорят о нем: гулко откашлялся и почистил ладонью рукав кителя. Он медленно повернул свою большую голову и медленно оглядел обоих адъютантов.

Он оглядел адъютантов тем специальным взглядом, которым обычно смотрят военные, привыкшие к беспрекословному повиновению своих подчиненных, на заносчивых адъютантов высших начальников. Этот взгляд содержит в себе усмешку и некоторую философскую грусть. «Какого бы хорошего, расторопного, шелкового майора я сотворил бы из вас, испорченный молодой человек…»

В это время из-за дощатой двери послышался тонкий, сиплый голос:

— Пархоменко!

Адъютант прошел через низкую дверь в кабинет командующего, спустя минуту вернулся и, щелкнув каблуками, сказал почтительно и в то же время недостаточно почтительно:

— Товарищ генерал-лейтенант, вас.

Генерал встал, повел сильными, массивными плечами и прошел в блиндаж к командующему быстрой и мягкой походкой.

Ерёменко сидел за столом. На столе стояли никелированный чайник и недопитый стакан чая, пустая фруктовая вазочка, лежало нетронутое печенье в раскрытой пачке. На другой половине стола лежал испещренный стрелками, кружками, треугольниками, цифрами, надписями план города.

Вошедший генерал, стоя у двери по-солдатски вытянувшись, напружив шею, глухим басом отрапортовал:

— Товарищ командующий фронтом, генерал-лейтенант Чуйков…

— Ладно,— морщась и посмеиваясь, прервал его Ерёменко,— думаешь, не узнал Чуйкова?

Тогда вошедший улыбнулся, сказал обыденным голосом:

— Здравствуйте!

— Садись, пожалуйста, садись, Чуйков,— сказал Ерёменко.

Он отодвинул от места, где сел Чуйков, пепельницу с огрызками яблок, с вдавленными в них папиросными окурками и, привалившись грудью к столу, дунул, чтобы очистить скатерку от табачного пепла.

Ерёменко знал генерала Чуйкова в довоенное время. На маневрах Белорусского округа он наблюдал порывистую натуру Чуйкова, его резкость, его стремительные и решительные поступки.

В конце июля, еще до приезда Ерёменко, Чуйков командовал группой на Южном направлении. Успеха группа его не имела и была 2 августа влита в армию Шумилова. Но эти неудачи Чуйкова не смущали командующего фронтом. Он знал, что в долгой военной работе бывают не одни лишь удачи.

Люди, объединенные общностью судьбы, они, не встречаясь, постоянно знали друг о друге, и Ерёменко слышал и знал, как воевал Чуйков во время финской войны, каковы были его успехи и неуспехи, знал о его дипломатической работе в Китае. В душе он всегда удивлялся, как это Чуйков занимался дипломатией; казалось, натуре Чуйкова никак не подходила роль дипломата. Он считал Чуйкова человеком, рожденным для жестоких испытаний войны, наделенным непоколебимой решительностью, выносливостью, сильной волей, упорством и мужеством. В грозные дни осени 1942 года Ерёменко поддерживал перед Ставкой кандидатуру Чуйкова на командование 62-й армией. Верховное Главнокомандование утвердило Чуйкова командармом.

— Ну так, придется вместе поработать,— сказал Ерёменко и положил свою большую ладонь на план города,— погляди на свое хозяйство.— Он усмехнулся и добавил: — Ты, я знаю, дипломатом был, у нас тут без дипломатии обходится: вот немец, а вот мы.

Ерёменко посмотрел на план города, потом на Чуйкова и вдруг сердито спросил:

— Что ж это ты, гимнастику каждое утро делаешь, толстеть не хочешь?

— А командующий немного того,— улыбнувшись глазами, сказал Чуйков и отвел руки от живота.

— А что делать,— жалующимся голосом сказал Ерёменко.— Характер спокойный — раз, возраст — два, работа такая — сидишь день и ночь в подземелье, ранение — это четыре, ходить пешком трудно.

Ерёменко с прозаической обыденностью пожилого председателя колхоза стал объяснять Чуйкову, каковы ресурсы армии, что требуется от нее и от самого Чуйкова.

— Видишь, какое дело,— говорил он, водя пальцем по карте и рассказывая Чуйкову о положении на фронте,— ты сам все посмотришь, сам познакомишься, во всем убедишься. Воевать будешь в городе, а не в степи. Подготовь себя к этому. Ты забудь, что у Волги два берега. Один берег только и есть у Волги — правый. Понятно? А? Я советую тебе — левый берег забудь!