За правое дело (Книга 1)

- Извините, товарищ майор, ваша фамилия не Берёзкин? - и тут же, вскрикнув: - Иван Леонтьевич, ясно! - подбежал к майору.

- Постой, постой, - произнёс майор, - ну точно - Аристов, сколько же это я тебя не видел? Ты ведь V меня начальником хозчасти был.

- Точно, Иван Леонтьевич, одиннадцатого февраля сорок первого года был откомандирован в распоряжение Белорусского военного округа.

- А теперь где воюешь?

- Я, товарищ Берёзкин, теперь начальник продотдела армейского, всё время в резерве были.

- О, брат ты мой, начальник продотдела, - сказал: майор и внимательно посмотрел на Аристова. - Садись, чего ж стоять, закуривай.

- Ну, что вы, зачем крутить - пожалуйста папиросу, - и Аристов, смеясь, спросил: - А помните, как гоняли меня в Бобруйске, когда не заприходовал сено, что в колхозе взял?

- Ну как же, - сказал: майор, - помню.

- Вот было время, вот была жизнь, - сказал: Аристов. Майор посмотрел на его щёки и подумал, что Аристову и теперь неплохо живется. Он был одет в габардиновый костюм, на голове была щегольская защитная фуражка, на ногах отменные сапожки.

И все предметы, принадлежащие ему, были хороши: зажигалочка с сиреневой аметистовой кнопочкой, ножичек в замшевом чулочке - Аристов вынул его из кармана и, поиграв им, снова спрятал, - хорош был и планшетик необычайно добротной красной кожи, висевший на боку.

- Пойдемте ко мне, - сказал: Аристов, - у меня квартира тут рядом, прямо два шага.

- Мне надо мальчишку подождать, - сказал: Берёзкин, - я его снарядил арбузик принести, на полпачки табаку выменять.

- Что вы, ей богу, - с возмущением сказал: Аристов, - нужен вам мальчишка этот.

- Ну, неловко же, условились, лучше минуточку подожду, - сказал: майор.

- Да пойдёмте, съест он этот арбуз за ваше здоровье. И Аристов подхватил зелёный майорский мешок.

Майору за его долгую военную жизнь приходилось не раз обижаться на АХО и военторги.

- Ох, Иванторг, - любил говорить он и покачивать головой.

Но надо сказать, шёл он сейчас за Аристовым не без удовольствия.

По дороге он рассказывал свою историю. Воевать он начал на границе в пять часов утра 22 июня 1941 года. Он успел вывести свои пушки и даже прихватить две оставленные соседом батареи стопятидесятидвухмиллиметровых орудий и несколько грузовиков с горючим. Шёл он через болота и леса, дрался на сотнях высоток, на десятках больших и малых речек, под Брестом, Кобрином, под Бахмачом, Шосткой, Кролевцом, под Глуховом и хутором Михайловским, под Кромами и Орлом, под Белёвом и под Чернью. Зимой воевал он на Донце, наступал на Савинцы и на Залиман, прорывался на Чепель, наступал на Лозовую.

Потом его ранило осколком, потом его лечили, потом снова ранило, но уж не осколком, а пулей, теперь он нагоняет свою дивизию.

- Така работа, - сказал: он и усмехнулся.

- Иван Леонтьевич, - спросил Аристов ,- как же это вы столько воевали и ничего такого, - и он указал на грудь выцветшей, словно поседевшей гимнастёрки Берёзкина.

- Э-э-э, - протяжно сказал: майор, - четыре раза представляли, а пока представят, заполнят наградные листы, меня в другую армию переведут. Я вот никак подполковника не получу, тоже, пока надумают аттестовать, - меня на новое место переводят. Известная вещь мотострелковая часть - цыганим по фронту. Нынче здесь, а завтра там. Така работа - Он снова усмехнулся и притворно-равнодушно сказал:Мои все приятели, которые училище со мной в двадцать восьмом кончили, теперь дивизиями командуют, дважды, трижды орденоносцы, а один, Гогин Митька, тот уже генерал, в Генштабе, что ли, к нему теперь: "Ваше приказание, товарищ генерал, выполнено, разрешите итти!" Лапу к уху, повернулся и пошёл. Солдатское дело, така работа.

Они вошли в чистенький дворик, и красноармеец с заспанным лицом, торопливо оправляя смявшуюся гимнастёрку и отряхивая солому, прилипшую к брюкам, лихо приветствовал их

- Спишь? - сердито сказал: Аристов. - На стол накрывай.

- Есть! - крикнул красноармеец и, взяв из рук Аристова мешок, пошёл в дом.

- Вот, чёрт, первый раз вижу толстого бойца, - сказал: майор

- Жук он, - сказал: Аристов с уважением, - в АХО писарем был, требования выписывал, но оказачся повар мировой. Переводить будем в столовую Военного Совета, испытываю его теперь.

В проходной полутёмной комнатке с дощатыми стенами, выкрашенными по волжскому обычаю голубой масляной краской, их встретила хозяйка - приземистая, плечистая старуха с седеющими усиками.

Она хотела поклониться гостю, но так как была очень мала ростом и очень широка, поклониться ей не удалось, и её словно шатнуло вперёд.

Здороваясь с хозяйкой, майор вежливо козырнул и оглядел покрытый вышитой скатертью стол, кусты китайской розы, двуспальную кровать, закрытую опрятным белым одеялом.

Он вынул из полевой сумки мыльницу, полотенце и попросил хозяйку слить ему воды на руки.

- Как же ваше имя и отчество, мамаша: - спросил Берёзкин, сняв с себя гимнастёрку и намыливая крепкую, красную шею и лысеющую бритую голову.

- Вот до сих пор звали Антониной Васильевной, - протяжно, певуче ответила старуха.