За пределами трепета

Комплекс общежитий представлял собой своеобразный ансамбль современных пирамид. Каждый последующий верхний этаж сужался, устремляясь к небу, и это уменьшение площади оставляло на кровле предыдущего уровня эксплуатируемую террасу. Металлические лестницы соединяли плоские крыши друг с другом мистической хваткой, порождая гулкие ржавые связи между студентами. Лиля видела много красивых ландшафтов и зданий в своей последующей жизни, но ничто не могло сравниться по настроению с мерцающей романтикой этого места. Проказливые невинные воришки вытаскивали через тамбур старый стол, чертыхаясь в темноте, случайно вступая в собачьи экскременты. Девушки зажигали свечи, усиливая звездную нежность неба, нарезали украденные запасы и начинался пир, наполненный философскими беседами, чувственными шутками, очаровывающим теплом гитар. Небо города казалось таким близким и родным, свет звезд словно ласкал грифы и отражался в глазах, утонувших в безмятежной радости. Это было время рока, прорвавшихся голосов поколения, надрыва и всеобъемлющей музыки. Тексты были вторичны, они просто дополняли оглушительную магию мелодий. Время русских рок-групп, несущих смысловые нагрузки, отражающие протест, заканчивалось. Лаконичная простота Цоя и лиричный мятеж Наутилуса сменялись постмодернизмом Земфиры с музыкальным потоком сознания. Это был новый вид боли, выплеснутый прямо в лицо, взорвавший привычную рациональность. Западные исполнители все еще бережно хранились в сатанинском, зрелом совершенстве, вырываясь из открытых окон с безграничным упрямством превосходства.

Студентов мало заботило угасшее электричество в комнатах из-за переизбытка нагревательных приборов и электрочайников, завтрашний день их тоже мало волновал. Они жили в настоящем моменте непостижимого счастья и восхищения молодостью. Звезды в то время не оставались где-то высоко, они предпочитали танцевать рядом и делиться своими секретами. Все было наполнено светом, диким весельем и ликующим вызовом голодной бездне.

Возможностей для реального изучения архитектуры практически не было. Все лучшие достижения зодчества постигались только благодаря книгам и открыткам. Иллюстрированные учебники в библиотеках тоже хранились в ограниченном количестве, практически недоступном для вдумчивого ознакомления. Конструктивизм Минска растерянно выглядывал из пышных послевоенных ансамблей, модернизма периода застоя и современных хаотичных наслоений. Сталинский ампир, как визитная карточка столицы, лучезарно осанился с непоколебимым, устоявшимся достоинством. Восстановленный мегаполис рассматривался как город солнца, с широкими улицами и домами-дворцами. В свое время планировалось, что Минск станет своеобразными воротами Страны Советов, на расходы при строительстве не скупились. Масштабная помпезность чрезвычайно контрастировала с родным городом Лили, сохранившим  более тесную, историческую застройку, частично уцелевшую после военных событий недавнего прошлого. В Гомеле дома конца XIX – начала XX веков соседствовали с модерном, классицизмом, конструктивизмом и сталинским барокко. Этот многоликий винегрет был узким и сплоченным, отвергая размах и считая его слишком выхолощенным и антигуманным. Разноцветная камерность областного города противостояла монохромной торжественности столицы.

Бойкие активисты на курсе организовывали почти бесплатные автобусные туры по западным областям Беларуси. Страна словно географически разламывалась по Минску на две половины, между которыми постоянно происходила борьба двух враждебных влияний. Война за власть никогда не прекращалась, она с тихим шипением подкрадывалась к усыпленному вниманию и пользовалась моментом благодушной рассеянности. Воздействие было ненавязчивым, мягким, оно таилось в диалектах, образе мышления, внешних противоречиях. Архитектура выступала отраженным зеркалом этих разногласий, мерилом антагонизма.

Лиля в детстве жила в славянском ядре, пропитанном этикой востока. Западный культурный код смягчался православным смирением, исконной жаждой справедливости и милосердия. Внутренняя глубинность сознания всегда имела преимущество перед практической деятельностью. Обстоятельная погруженность в размышления неизменно побеждала юркий прагматизм. Коллективизм ценился превыше собственнических интересов, единство в трудную минуту являлось основополагающим. Славянская ментальность распыляла семена православных храмов с византийской эклектикой. Мощное российское влияние порождало классицизм и ампир. Запад Беларуси был иным. Готика нервно карабкалась ввысь, барокко струилось экспрессией и чрезмерностью, романский стиль поражал средневековой неприступностью. Католическое присутствие ощущалось даже в архитектурных деталях и декоративных элементах. Это была неизведанная личина своей собственной страны, притягательная и затаившаяся в тайном ожидании.