За пределами ведомых нам полей

«Золотой ключ» заслуживает особого внимания. Эту сказку хвалили многие – даже Толкин, «не столь пылкий почитатель Джорджа Макдональда, каким был К. С. Льюис», оставался о ней неизменно «высокого мнения».[48] Его «Кузнец из Большого Вуттона» и задуман-то был как предисловие к переизданию «Золотого ключа». Пути литературных влияний вообще неисповедимы. Сказка Макдональда была написана еще до «Страны Чудес» – и Кэрролл, большой друг писателя, не упустил случая вывернуть ее сюжет наизнанку. «Герою сказки Макдональда, – пишет Н. Демурова, – золотой ключик, в отличие от Алисы, дается в руки сразу, но дверь, которую ему надлежит им открыть, можно найти лишь после долгих поисков. Этому он посвящает всю жизнь. Странствия в поисках Страны Золотого Ключика превращаются в сложную аллегорию жизненных странствий в поисках высшей правды… Нетрудно заметить отличие трактовки этой темы у Кэрролла: в чудесном саду, куда, наконец, с помощью золотого ключика попадает Алиса, нет места стройным аллегориям, там царят хаос, бессмысленность, произвол».[49] А много позже, в ХХ веке, сказку Кэрролла прочитал русский писатель Алексей Николаевич Толстой, вывернул ее сюжет наизнанку, вернувшись, таким образом, к Макдональду – и мы все помним, кто именно искал дверь, которую отпирает золотой ключик. Знакомство Толстого с Макдональдом практически исключено – но в «Приключениях Буратино» есть и другие переклички с английской сказкой. Скажем, Тортила – типичная героиня Макдональда, бессмертная старушка, которая возвращает заблудших детей на путь истинный («Ты совершил большую ошибку. Ты должен был немного подумать!» – «Безмозглый, доверчивый дурачок с коротенькими мыслями…»). Совпадение? схождение? влияние?..

Вернемся, однако, из двадцатого века в девятнадцатый.

«Золотой ключ» – своего рода краткое содержание всего творчества Макдональда. Вот что говорил еще один восторженный поклонник писателя, Г. К. Честертон:

«Многие набожные авторы писали аллегории и фантастические сказки, которые лишь сильнее утвердили всех нас во мнении, что ни один литературный жанр не несёт в себе так мало духовности, как аллегория, и ни в одном другом произведении не найдёшь такой скудости воображения, как в сказке. Но от всех этих сочинителей Джорджа Макдональда отделяет настоящая пропасть глубочайшей оригинальности замысла. Разница в том, что обыкновенная сказка с моралью в конце иносказательно намекает нам на реальную повседневную жизнь. У Макдональда сами истории о реальной жизни уже являются аллегориями или замаскированными переложениями его сказок. Он не рядит людей или идеологические движения в костюмы рыцарей или драконов. Наоборот, он думает, что рыцари и драконы, которые на самом деле существуют в вечном царстве, в нашем мире принимают обличье отдельных людей и движений. Корона, шлем или сияющий ореол вовсе не кажутся ему причудливыми украшениями, а вот цилиндр и фрак – вещи странные, гротескные, как маски сценических заговорщиков. Его аллегорические повести о гномах и грифонах не опускают завесу, а раздирают её».

Честертон, как всегда, точен: именно этого добивался Джордж Макдональд, именно это, по сути, и делает его одним из прародителей современной фэнтези. Другое дело, что лучшие современные авторы, как правило, стремятся внушить читателю ощущение мифологической или исторической достоверности происходящего, – Макдональд же (как и Честертон) подразумевал подлинную реальность в христианском или, если угодно, платоновском смысле слова.  Мальчик Мшинка и девочка Узелок, герои «Золотого ключа» ищут не золото (хотя мальчик изначально и подумывал о том, сколько денег можно выручить за ключ) – их целью оказывается «страна, из которой приходят тени». «Тень» здесь – не образ зла, как в других сказках Макдональда, но древний образ: вспомните «пещеру Платона», в которой все мы – узники, пытающиеся по форме теней на стене определить, что происходит снаружи.