За пророка и царя. Ислам и империя в России и Центральной Азии

К концу XIX в. все больше казахов добивались разрешения не прибегать к «обычному» правосудию, раскритикованному Дингельштедтом. В своих запросах они отвергали ту форму обычного права, где главную роль играли бюрократы, и уделяли основное внимание изменениям в царской политике в отношении религии. Многие казахи призывали к созданию отдельного учреждения во главе с муфтием как минимум с 1888 г., когда дискуссия о проекте изменений в положении об управлении степными областями породила споры как внутри, так и вне бюрократии.

Просители, называвшие себя «уральскими и оренбургскими старейшинами», добивались права применять однородное и систематизированное исламское законодательство под эгидой муфтията. Эти казахские старейшины эксплицитно представляли себе это учреждение хранителем шариата. Оно должно было также исполнять некоторые функции, относящиеся к контролю над духовенством, но главной его задачей была борьба с господством «обычая», когда он противоречил шариату. Старейшины основывали свой запрос на апелляции к извечной традиции. В прошении объяснялось: «С давних пор, мы, киргизский народ, магометанской веры, в делах религиозных, пользовались решениями Муфтиев и Кадиев тех Ханств, в соседстве с которыми жили»[373]. Ранее они обращались за разрешением религиозных вопросов к исламским правоведам и судьям из Ташкента, Туркестана, Самарканда, Коканда и Хивы. Приняв «подданство Его Императорского Величества», казахи больше не имели своего собственного муфтия и ожидали, что режим предоставит им его. Отсутствие исламского юрисконсульта привело к «недостаткам в наших шариатских делах». Просители жаловались, что хотя временный устав разрешил выбирать официального муллу для каждого административного округа, эти муллы «не удовлетворяли назначению», потому что их образовательная подготовка не была сертифицирована муфтием.

Но в первую очередь просителей заботило анархическое состояние брака и семьи. Вдовы пользовались разрешением государственных властей на повторный брак, невзирая на период ожидания, установленный исламским правом. Женщины также обращались к этим властям, чтобы получить документы о разводе «без всяких шариатских расследований». Просители также обвиняли отдельных членов семей, что они аналогичным образом вмешивают власти в дела о наследовании, чтобы обеспечить санкционирование отказа своим братьям в доле наследства. Старейшины также выступали против практик, которые многие казахи и другие люди долгое время защищали как главные в древних обычаях: они критиковали все еще соблюдавшуюся противоречивую практику (часто критикуемую в официальных и публичных кругах), когда родственники заставляли вдову повторно выйти замуж за члена семьи покойного супруга и отказаться от контроля над наследством, оставленным ей и ее детям[374].

Старейшины указывали, что их религиозная жизнь терпит ущерб, из‐за того что решения указных мулл в каждом округе не имеют «силы, за отсутствием у муллы права». Временный устав ослабил «силу решений мулл», называемых в документе «фетвами», поскольку позволил передавать дела в гражданскую юрисдикцию в случае, когда обе тяжущиеся стороны остались не удовлетворены решением по их делу согласно шариату. Тем временем бии выносили решения, противоречащие шариату, хотя, как утверждалось в прошении, «дела, решаемые по обычаю, но требующие разбора по шариату, должны бы решаться согласно с духом того и другого». Просители призывали назначить для разрешения этих проблем «одного ученого человека, для разрешения всякого рода споров между нашими муллами и разьяснения смысла шариата». Они ссылались на примеры из истории ранней исламской общины, когда Пророк судил тяжбы между своими последователями, и пример Абу Ханифы, основателя правовой школы ханафитов, к которой принадлежало большинство мусульман империи. Наконец, уральские и оренбургские старейшины пытались обосновать просьбу о создании собственного муфтията, показывая, что положение ислама у казахов значительно улучшилось. Они пользовались услугами «довольно хороших мулл, медресе, мечетей», их дети учились, и достойные ишаны вели учеников по суфийскому пути, «так что исполнение религиозных обрядов гораздо лучше, чем прежде». Этот народ, как и другие, заслуживал «благотворительность и добрые дела» в помощь бедноте[375].

* * *

Власти отклоняли эти и другие подобные просьбы казахской знати о создании степного муфтията. Полиция прибегала к административным мерам для закрытия казахских мечетей и ареста клириков, а казахи все чаще выдвигали требования переоценки своего правового статуса и писали петиции в защиту мечетей и медресе. В начале ХХ в. казахи указывали на отступления от законов, гарантировавших «свободу религии», называя это нарушением своих «прав». Наряду с экспансией славянских поселенцев на пастбищные земли, ограничения доступа казахов к клирикам и исламскому образованию усиливали напряжение в степи.