За родом род

— Бывало у рук? — спросил, как только поднятый провод туго вытянулся и замер и на него моментально уселся откуда-то взявшийся воробей.

— Бывало! — Закипелов блеснул зубами и потянулся к монтерским когтям, чтоб забраться на столб — прикрепить к изолятору провод, да Максим рассмеялся:

— Расшиби твою голову, все-то ты можешь! Только туда я тебя не пущу. Лучше вон затяни хомут на подкосной опоре. Ключ с болтами и гайками там, — протянул палец к кожаной сумке.

Максим надел забренчавший цепями широкий ремень, обул когти на кирзачи и тут ощутил холодок от прищуренных глаз мальчишек, облепивших каток и тележку. По их лицам определил: обижаются, что взял на подмогу не их, а Геню. «Все ему, а нам ничего?» — прочитал в недовольных глазах.

Геня тоже, видать, прочитал в их глазах этот тихий укор. И поэтому крикнул:

— А им-то чего без дела слоняться! Пускай забирают лопаты да роют яму под заземлитель! Или вон мне помогают затягивать гайки на бандаже?!

— Можно и так, — согласился Максим.

Вязко цокая по столбу востриями когтей, Зайцев испытывал странное чувство. Было оно непонятно по нынешним дням, зато по мальчишеским — было настолько понятно, что он улыбнулся, увидев себя пареньком, у кого много радости и отваги, и хотелось ему забраться куда-нибудь вверх. И он забирался на елку, черемуху, на березу, лез сквозь упругие ветки на самую страшную высоту и, коснувшись заветной макушки, зачарованно долго смотрел в непонятный небесный зенит, за которым, казалось ему, было что-то такое, чего нельзя никому разглядеть. И теперь, скоргоча запором ремня, он лез и видел вверху кучерявые облака, белой мастью и легкой игрой на свету напоминавшие бойких козлят, торопливо бежавших к запретному огороду. А что было выше? Промоинки неба. А что за небом? За небом была неразглядная высь, в которой плавали тихие звезды. «Разглядеть и понять!» — ему вдруг замнилось, будто это и было главным, ради чего он живет. Разглядеть то, чего не дается глазам. Понять то, обо что разбивается мысль, не способная внять неспокойному зову сердца.

— Си-им! — поднялся с земли Генин голос. — Все готово у нас! Может, за лестницей сбегать? Приставить ее к зерноскладу?

— Валяй, — отозвался Максим и услышал оглушенный травой топоток, с каким молодяжка бежала за лестницей к ближнему дому.

Было Зайцеву так хорошо, так раскованно-славно, что он не заметил, как день пролетел и солнце, прижавшись к земле, овеяло Леденьгу красным закатом. Зайцев окинул взглядом подстанцию, провода, два еловых с укосинами столба и вытянул руку к дверям зерносклада.

— Включай!

Помощники бросились кто быстрее. И Геня средь них. Каждый хотел нажать на включатель.

Вспыхнул свет. И потух. Снова вспыхнул. Снова потух. Сколько было ребят, столько раз и свет загорался.

Геня первым вышел из склада, разрумяненный и довольный. Довольный, видимо, оттого, что день, в котором была приятная сердцу работа, закончился так, как ему и хотелось.

— Огоньки раздобыли! — вперебой кричали ребята, выбегая, как зайчики, на крыльцо и смотрели на Геню, стоявшего среди них в позе важного мужика, что до устали поработал и теперь на глазах у всех отдыхал, разминая пальцами сигарету.

Солнце ложилось за горизонт, и земля в том месте казалась одушевленной, словно она улыбнулась прошедшему дню, а увидев свой вечер, нахмурилась и померкла.

9

Зайцев рванул ногой заводную педаль. Надо было ехать за дочкой. Можно, конечно бы, и пешком. Да малышка любила на мотоцикле.

Во двор к себе он заехал затем, чтоб взять другую тележку — легкую, на рессорах, с поролоновой спинкой, обитыми толстой резиной бортами и мягким сиденьем, где свободно могло разместиться двое взрослых людей. Но размещались обычно дети, которых катал он почти каждый день. Не мог устоять против глаз, переполненных детской мольбой: «Покатай! Ну, пожалуйста! Дядя Сима?!»

Сегодня Максим припоздал, и в окне двухэтажного дома, где обитали старая Юля с дедом Макаром, увидел лишь Люську. Обыкновенно на рев его мотоцикла высыпала на улицу вся детвора. Детвора не детского сада, а старых крестьянских хором, где хозяйкой, няней и поварихой была расторопная бабушка Юля. Детского сада нету в селе, и Виктор Арнольдович Пряхин уговорил чистоплотную старую Юлю взять в свои руки управу над малышней. Для чего вместо ветхой избенки выделил им на житье пустовавшую школу, а Юле стал каждый месяц платить из колхозной казны девяносто рублей.

Минуя крыльцо, по кустам и запущенным клумбам Зайцев ринулся под окно. И было же радости у дочурки!

— Папа! — она вложила в это заветное слово всю свою нежность и, просунув в окно головку, вдруг полетела по воздуху, будто синичка, и опустилась с радостным визгом на шею отца.