За рубежом и на Москве

– Вот притча-то! – озадаченно произнес Потемкин. – Что же мы с ним делать будем?

Ему очень было жалко Яглина по двум причинам: прежде всего он терял переводчика, без которого для посольства создавалась масса затруднений, а кроме того, привык уже видеть в Яглине будущего своего зятя.

В палатке не было никого, кроме Баптиста, не отходившего от постели Яглина, и челядинца. Баптист вмешался в разговор русских, и последние кое-как могли понять, что у Яглина открылись раны, полученные им в Байоне, вследствие чего началась горячка.

– Что же делать? – повторил свой вопрос Потемкин и послал за Румянцевым.

Посоветовавшись между собою, посланники решили оставить Яглина под наблюдением Баптиста и одного из челядинцев, а вечером перевезти его в Бордо, сами же пошли к себе переодеваться для въезда в город.

II

Въезд был обставлен с той же помпой, как и в Байоне.

У городских ворот их встретили пятьдесят стражников для эскорта. Немного дальше их ожидала депутация от городского совета, со старшинами во главе. Последние приветствовали послов длинною речью на французском языке, из которой русские ничего не поняли, так как Гозен не смог им перевести ее.

Покончив с депутацией, посольство двинулось дальше и вскоре прибыло к большому дому, нанятому для него губернатором. Это была уже не скверная гостиница, как в Байоне, и Потемкин видел с удовольствием, что испытания посольства окончены.

Когда они вступили в дом, то, по своему обычаю, первым долгом отслужили благодарственный молебен.

Вскоре после этого явился гонец от маркиза Сэн-Люка, приславшего сказать, что он хотел бы посетить посольство, но не знает, отплатят ли ему тем же послы.

– Никак нам сделать это нельзя, – ответил Потемкин, – потому что нам приказано великим государем первыми предстать перед королем.

Собственно, Потемкин предвидел, что губернатор может на это обидеться, но преступить наказ, данный ему в Посольском приказе, не смел. Однако, чтобы позолотить пилюлю, он послал в подарок губернатору несколько штук соболей.

Как и предвидел Потемкин, губернатор обиделся и отказался от подарков.

Вслед за этим пришел Катё с дворянином де ля Гардом, присланным королем для распоряжения доходами посла. Они сказали посланникам, что вечером в честь их будет дан обед.

– Спроси, чем они будут кормить нас? – обратился к Гозену Потемкин.

Блюда оказались скоромные.

– Передай им, что мы – не басурмане и в Петровский пост скоромного не вкушаем, – передал через Гозена Потемкин.

Катё поклонился в знак согласия.

Обед состоял вечером. Потемкин и Румянцев на радостях, что обстоятельства так хорошо складывались, позволили себе выпить лишнее, что привело их в веселое настроение. Что же касается Катё, то он весь обед морщился от рыбы на постном масле и за это вознаграждал себя обильным возлиянием вина.

Нечего и говорить про подьячего; этот так усиленно зарядил себя вином, что еле добрался до комнаты, где был помещен, и, тотчас же свалившись на лавку, уснул как убитый.

Едва лишь обедающие встали из-за стола, на дворе под окнами раздалась музыка с барабанным боем. Послы удивленно посмотрели на французов.

– Это дается концерт в честь прибытия именитых послов, – сказал, любезно раскланиваясь, Катё.

Потемкин довольно улыбнулся, так как это очень льстило его престижу.

Вообще, все для русского посольства складывалось наилучшим образом – и послы успокоились относительно своего дальнейшего путешествия в столицу французского королевства.

III

«Эх, кабы доктор Вирениус здесь был, – думал про себя Баптист, сидя у постели Яглина, – он скоро вылечил бы его!»

Впрочем, он напрасно так думал. Здоровая натура Яглина скоро взяла верх над болезнью. Роман пришел в себя, но был так слаб, что должен был еще лежать в постели.

Баптист крайне обрадовался, когда Яглин открыл глаза. Этот славный малый очень привязался к молодому московиту и полюбил его, как родного брата.

– Баптист, – тихо позвал солдата Яглин. – Ты говоришь, что она исчезла?

– Тссс… господин. Не надо об этом говорить, – сказал Баптист. – Поверьте, она скоро найдется. Вы только выздоравливайте поскорее, а потом мы с вами обыщем всю Францию и найдем ее, чего бы нам это ни стоило.

Яглин быстро перевел на него свой взгляд:

– Ты мне поможешь в этом?

– Разве об этом нужно спрашивать? – вместо ответа задал вопрос Баптист.

Потянулись для Яглина томительные дни. Силы прибывали слабо, и он все еще не мог покинуть постель. Попробовал он было раз сделать это, но тотчас же покачнулся и упал бы на пол, если бы его не подхватил в ту минуту Баптист.

Все члены посольства ежедневно бывали у него, Прокофьич даже по целым часам не уходил, и Баптисту приходилось без церемонии брать его за плечи и выталкивать вон, когда он видел, что Яглин утомлялся и хотел отдохнуть от болтовни Прокофьича.

– Эх, Романушка!.. Жаль, что мы теперь с тобою не в Москве!.. – болтал Прокофьич. – Там бы ты живо поправился. Есть у меня там одна знакомая Божия старушка… Знатно она всякие болезни заговаривает.