За рубежом и на Москве

«Ну, ну! – подумал тот. – Дело-то, видно, не на шутку у Романа с этой черномазой гишпанкой затеялось. Ох и будет же гроза, коли Петр Иванович узнает об этом: за свою рябую девку он Яглина пополам разорвет, пикнуть не даст».

Отдохнув немного, царское посольство двинулось дальше, но медленно, с большими остановками. Останавливались полдничать, обедать и на ночлег. При этом посланник с товарищем кушали плотно, обильно запивая все вкусным фряжским вином, а после обеда ложились отдыхать. Все это, конечно, сильно тормозило путешествие.

Наконец через несколько дней посольство достигло небольшой деревеньки Грандиньон. Яглин справился по дорожной карте и сказал Потемкину:

– Государь, мы подъезжаем к городу, прозвание которому будет Бордо. Город большой. Надо бы послать туда и оповестить градоправителей о нашем прибытии.

– Что же, это не главный их город будет? – спросил Румянцев.

– Нет! Главный город у них прозывается Париз, а Бордо будет вроде как бы нашего Киева или Новгорода.

– Коли так, то поезжай опять, Роман, вместе с Прокофьичем, – распорядился Потемкин. – Скажи там градоначальникам, что приехало, мол, посольство его величества великого царя и государя московского к светлейшему королю французскому и бьет челом градоправителям, чтобы отвели помещение в городе и положили посольству жалованье, как это делается в прочих государствах и потентатах.

На другой день Яглин и подьячий на конях прибыли в Бордо. Город был очень красив, и недаром путешественники называли его одним из прекраснейших городов Франции.

Здесь так же, как и в Байоне, русские скоро были замечены горожанами, и, когда доехали до губернаторского дома, около них собралась уже порядочная толпа.

На этот раз все обошлось без всяких неприятных приключений. Губернатором был маркиз Сен-Люк. Когда ему доложили о том, что у его дома дожидаются двое каких-то людей, называющих себя членами посольства московского государя, то он удивился. Он ни о каком посольстве не знал, и даже существование Московского государства представлялось ему крайне неясным. Однако он приказал ввести посланных посольства.

Яглин рассказал ему все, что касалось посольства, а также передал и просьбу посланника царского. Губернатор ответил, что ни о каком посольстве ему королем не отдано никаких распоряжений, а потому он не может исполнить просьбу Потемкина и истратить на них хотя бы одно экю. Но если посольству нужно помещение в городе, то он может указать им на хорошую гостиницу, где, однако, самое маленькое помещение будет стоить пятьдесят экю.

– Ну, наш посланник скорее дозволит снять с себя с живого шкуру, чем даст такие деньги, – сказал подьячий.

И он оказался прав. Когда Яглин донес Потемкину о результатах своей поездки, тот сказал:

– Воры все здешние градоправители и посольских учтивостей не знают. Не поеду в их город.

– Но как же ты, государь, думаешь сделать?

– Как? А вот как: разбивайте шатры здесь же, под самым городом!..

Перспектива ночевать в поле очень не улыбалась посольскому советнику Румянцеву. Он страдал болями в суставах ног и потому решил пуститься на хитрость, лишь бы не ночевать на свежем воздухе.

– Не было бы, Петр Иванович, какой порухи царскому имени оттого, что его посольство ночует в поле, как тати какие бездомные? – осторожно заметил он.

Но на посланника порой находили припадки упрямства, и тогда трудно было заставить его переменить свое решение.

– Отвечать за это в Посольском приказе буду я, а не ты, – упрямо сказал он. – Да ты и не забывай того, что в наказе нам сказано: «И наипаче всякого расхищения посольскому имуществу и деньгам и излишних проторей вяще избегать».

Румянцеву ничего не оставалось делать, как замолчать.

Яглин вышел передать приказание посланника. Лошадей расседлали, и вскоре подле самого города образовался целый лагерь.

С городских стен увидали это, и жители Бордо массами бросились любоваться на это зрелище. Вскоре явились ходячие торговцы, и устроилась чуть ли не целая ярмарка с ее обычным шумом, гамом, толкотней и даже ссорами.

Когда об этом доложили губернатору, то он только пожал плечами, подивился решительности московских послов и тотчас же послал в Париж эстаферу, чтобы предупредить правительство о прибытии каких-то странных людей, называющих себя послами московского царя. Для поддержания порядка в импровизированном лагере он послал десять солдат.

XXX

Когда Яглин говорил Сен-Люку о прибытии посольства, то последний сначала придал этому мало значения; когда же побывавшие в лагере русских его чиновники рассказали о количестве членов посольства, достигавшего пятидесяти пяти человек, и о пышности его, то его мысли сразу переменились, и он понял, что московский царь – не какой-нибудь маленький князек, с посольством которого можно обойтись кое-как.

В вечер того же дня Потемкину доложили, что двое посланных от губернатора Бордо просят позволения видеть царского посланника. Это была первая любезность, оказанная московскому посланнику французами.