За рубежом и на Москве

В королевском совете поднялись было по этому поводу споры, хотя все подивились необычному решению русского посольства.

Людовику XIV в это время было тридцать лет; абсолютизм «короля-солнца» праздновал в то время еще свой медовый месяц. Семь лет тому назад – 9 марта 1661 года – двадцатитрехлетний король в первом созванном им собрании государственного совета энергично заявил:

– Я решил на будущее время быть сам своим первым министром. Вы поддержите меня своими советами, когда я их потребую. Я прошу вас, господин канцлер, и приказываю вам не прикладывать печати ни к чему без моего указания, а вам, господа государственные секретари, и вам, господин интендант финансов, повелеваю тоже не предпринимать ничего без моего распоряжения.

Таким образом, начало абсолютизма в королевской Франции было положено. «Заря века Людовика XIV» занялась, и до того времени, когда во Францию прибыло русское посольство, изречение ее короля: «L’йtat c’est moi» (государство – это я) уже успело в большей части оправдаться.

Преследуя цели своей завоевательской политики, Людовик XIV двинул дальше восточную границу Франции, завоевал несколько немецких областей и возобновлением Рейнского союза заставил повиноваться Франции немецкий запад. С Голландией и Англией он заключил торговые договоры и получил за пять миллионов ливров от английского короля Карла II город Дюнкирхен. Чтобы сделать более уступчивым Папу, он занял своими войсками Авиньон, Модену и Парму и тем принудил Папу к унизительному согласию на признание за королем права замещать духовные места во вновь приобретенных им землях.

Наконец вспыхнула война из-за Испанского наследства, в которой Испания была разбита и Франции досталась Южная Бельгия с десятью городами, в числе которых находился и Лилль.

Ко времени нашего рассказа война эта была уже окончена: 2 мая этого года мир был заключен – и вся страна находилась в периоде временного затишья и спокойствия. Хотя от этой войны Франция не получила всего, чего искала, но тем не менее престиж ее во всей Европе стоял очень высоко.

Поэтому вполне понятно, что Людовик XIV, узнав о прибытии посольства от владетеля далекой страны, был польщен этим вниманием как знаком того, что слух о его славе достиг и далеких иноземных государств. Но так как Московское государство тогда еще не вступило в семью остальных европейских государств, он все же не придал большой важности вниманию «великого князя Московии», как называли русского царя, и его диких бояр.

Однако было решено, что с московским посольством обойдутся как и с остальными посольствами и уплатят все издержки, как просил русский посланник.

И вот однажды русские увидели, что в их лагерь въезжает небольшая группа людей с офицером королевской гвардии.

– Ну-ка, что эти ребята нам привезли? – сказал Потемкин, когда ему доложили об этом. – А что, Роман лежит еще? – спросил он затем, вспомнив, что вследствие внезапной болезни Яглина посольство осталось опять без переводчика.

– Лежит, государь, – ответил подьячий. – И все бормочет во сне.

– Эка напасть-то! И с чего это он?

– А неведомо, государь, – ответил Прокофьич. – Знать, со сглаза: народ, видно, здесь все лихой.

– А как же нам быть без толмача-то?

– Разве позвать Яна Гозена? – подумав, сказал подьячий. – Он хотя по-фряжскому не разумеет, зато по-латынски знает. Он из Курлянт[20]. Может, и столкуется с фряжскими людьми.

– Ну, ин ладно. Зови Гозена, – распорядился Потемкин.

Привели уроженца Курляндии Яна Гозена, говорившего по-немецки и по-русски, но знавшего и латинский язык. Ему рассказали, в чем дело, и он повиновался приказанию посланника быть толмачом.

В это время доложили о прибытии королевских посланных.

Во главе их стоял гвардейский офицер Катё, к счастью тоже знавший латинский язык. Он держался чрезвычайно вежливо по отношению к посольству и заявил, что по приказанию короля ему поручено состоять при посольстве. Затем он приветствовал послов от имени короля и сказал, что все готово для поездки посольства за счет короля в Париж и что лошади, кареты и тележки для перевозки вещей – все это приготовлено.

Потемкин при этом облегченно вздохнул.

– Бьем челом государю вашему, – сказал он Катё и низко поклонился, касаясь рукою земли.

Вся свита последовала его примеру.

– Слава Царице Небесной! – продолжал Потемкин. – Наконец-то нас здесь достойно, как по чину полагается, встречают. А теперь на радостях надо гостей попотчевать, – и он, приказав подать прохладительные питья, крайне любезно отнесся к посланным французского короля.

Когда через час последние удалились из лагеря, туда въехали кареты, лошади и тележки. Маркиз Сен-Люк одолжил три своих экипажа, Катё нанял еще четыре. Кроме того, наняли более пяти тележек и еще верховых лошадей.

Потемкин решил ковать железо, пока горячо, и приказал тотчас же сниматься с лагеря. Часа через четыре все было готово.

– А как же, государь, с Романом-то? – спросил подьячий. – Он все лежит, в себя не приходит.

Потемкин пошел навестить Яглина. Последний лежал без памяти в своей палатке. Лицо его было красно, и по временам он бредил.