За рубежом и на Москве

Молодой человек стал читать и уже с первых слов остановился.

– Ты что же? – спросил посланник.

– Да неладно титло царское поставлено, государь: «царь казанский и астраханский» поставлено после «князя смоленского».

– Как так? Это так нельзя. За это с меня в Посольском приказе спросят.

– Да титла «князя обдорского» нет.

– Воротить!.. Воротить назад письмо! Я это письмо взять не могу, – обратился он к Берлизу.

– Да не все ли это равно? – сказал тот. – Ведь от того, что пропущено немного в титуле, величие вашего государя не умалится.

– Не могу!.. Не могу!.. Титло государево должно писать полностью.

Берлиз начал было спорить с ним, но Потемкин продолжал настаивать на исправлении текста, и Берлиз взял обратно письмо, чтобы возвратить его министрам для исправления.

Вечером того же дня Потемкин получил извещение из Сен-Жермена, что латинская копия будет вручена ему вместе с письмом.

– Слава богу! Слава богу! – произнес после этого довольный Потемкин, расхаживая по комнате. – Посольство сошло хорошо. Теперь можно и к дому собираться, Семен, – обратился он к Румянцеву.

– Благодарение Богородице и всем святым угодникам, – отозвался последний. – В Посольском приказе могут остаться вельми довольны нами. И дело сделали, и порухи на имя царево не положили…

Невесело было одному Яглину, один он не радовался возвращению на родину. Здесь, во Франции, он оставлял самое дорогое для себя. Здесь он познал то, чего никогда не знал у себя на родине, а именно любовь прекрасной женщины. Здесь и в нем самом зародилось это прекрасное и могучее чувство, чувство свободной любви. И здесь же, благодаря нелепой и слепой судьбе, он все это потерял навек! Что же дальше ждет его? Возвращение на родину, которая его, привыкшего уже к другим порядкам в чужеземных странах, не манила к себе. Нелюбимая невеста-теремница, грубая, так не похожая на женщин Европы.

– Нет, лучше смерть! – воскликнул Яглин, в отчаянии ломая себе руки.

Утренний рассвет застал его еще не ложившимся в постель.

XVI

Двадцать четвертого сентября к дому, занимаемому русским посольством, опять подъехали сопровождаемые конными гвардейцами золоченые экипажи, чтобы отвезти членов посольства на прощальную аудиенцию французского короля.

В Сен-Жермене их встретили с такою же церемонией, как и в первый раз. При входе во дворец маршал объявил Потемкину, что король возвращает посольству взятые с него в байонской таможне сто золотых. После этого их провели в тронный зал.

Король сидел, как и в первый раз, на возвышении под балдахином, окруженный министрами и придворными. Потемкин подошел ближе и, сняв шапку, почтительно поблагодарил короля за все заботы, которыми они были здесь окружены и которые заставят посольство всегда помнить дни, проведенные в его государстве. После этого король встал, снял с головы шляпу и подал Потемкину два письма к царю: одно на французском языке, а другое – в переводе на латинский язык.

– Я очень рад, что вам так понравилось в моей столице, – произнес он затем. – Передайте вашему государю, что его подданные всегда могут найти прибежище в моем государстве и, быть может, будет когда-нибудь время, когда оба наши государства вступят между собою в тесный союз.

Сказав это, он удалился во внутренние апартаменты дворца.

Так закончилась прощальная аудиенция царскому посольству. После этого посольство отправилось, как и в первый раз, завтракать к графу де Люду.

– Прежде всего посмотрим, ладно ли написаны письма к царю, – сказал Потемкин, сев за стол и подавая Яглину оба письма.

Роман взял их и стал внимательно сверять.

– Неладно, государь, – немного погодя сказал он. – В латинской речи титло-то исправлено, как надо быть, а на ихнем языке по-прежнему стоит.

– И «князя обдорского» нет, и «царь казанский и астраханский» после «князя смоленского»?

– Да, по-прежнему.

– Что же это такое? – обращаясь к Беллефону, взволнованно сказал Потемкин. – Я такое письмо взять не могу. Что же это? Все так хорошо шло – и на последях вы такое непотребство сотворили…

– Хорошо, хорошо, – стал успокаивать его Беллефон. – Дайте мне письмо. Я пойду к королю и все устрою. А вы пока позавтракайте.

– Нет, есть я не буду, – ответил раздраженный Потемкин. – Пока письмо не исправите, я к еде не притронусь.

Беллефон взял письмо и пошел в комнаты короля. А русские сидели за накрытым столом и не притрагивались к кушаньям.

Вскоре вернулся Берлиз.

– Король приказал вновь написать письмо, – сказал он, – и поставить все титулы по порядку. Ошибку эту сделал писец, писавший письмо.

– Ну, если так, тогда дело другое, – сказал Потемкин, и посольство стало есть.

Пили и ели много. Произносили речи. Пили за здоровье короля и царя.

Когда завтрак близился к концу, вошел секретарь с переписанным письмом и подал его Потемкину.

– Проверь, Роман, – обратился он к Яглину.

Последний развернул письмо и чуть было не выронил его из рук.

– Государь, такое письмо мы принять не можем, – сказал он. – Это поруха государеву имени.