За рубежом и на Москве

Оказалось, что письма не переписали, а лишь зачеркнули ошибки, чтобы вписать требуемые титулы и слова «самодержец всея России» пришлись как раз на зачеркнутом месте. Это было прямое оскорбление.

– Я не могу принять такое письмо: это поруха цареву имени! – воскликнул Потемкин. – За это с меня голову снимут.

– Взять письмо и переписать! – сказал секретарю рассерженный Беллефон.

Секретарь чуть не кубарем вылетел из комнаты вместе с письмом.

Завтрак подошел к концу. Когда все вышли из-за стола, Потемкин подошел к Беллефону и сказал:

– Исполать тебе, воевода, что ты так пекся о нас все время! Спасибо! Не погнушайся принять от меня подарок. – С этими словами он снял с себя свою высокую горлатную шапку из дорогого соболя с султаном из драгоценных камней и нахлобучил ее маршалу до самого носа. – Ну, вот, стало быть, ваш народ и наш теперь в братском союзе и приязни находятся, – произнес посланник смеясь.

Пораженный Беллефон оцепенел и долго ничего не мог сказать. Когда же он освободился, от шапки, то рассыпался в благодарностях и, протянув Потемкину свою простую шляпу, просил его принять ее на память о нем.

Через некоторое время принесли новое письмо Людовика Четырнадцатого. Яглин и Урбановский нашли его в порядке, и спустя час, полюбовавшись на королевскую семью, отправлявшуюся кататься со своей свитой, посольство поехало восвояси.

XVII

Яглин несколько раз вспоминал Баптиста, но напрасно ломал голову над вопросом: куда скрылся солдат?

«Зарвался как-нибудь, и убили его где-нибудь в трущобе», – решил он, а потому чрезвычайно удивился, когда на следующее утро Баптист явился.

– Где ты пропадал? – изумленно воскликнул Роман.

Баптист махнул рукой вместо ответа и затем немного погодя произнес:

– Дайте вина, если есть. С утра не пил и не ел.

Выпив залпом три стакана вина, он лег на постель и тотчас же уснул.

Яглин не будил его. Платье солдата было все в пыли, испачкано и изорвано; лицо похудело, поросло бородой; под глазом виднелся свежий кровавый шрам.

«Где он мог быть?» – раздумывал Яглин и не приходил ни к какому ответу.

Часов через шесть Баптист проснулся и, протирая свои заспанные глаза, оглянулся кругом.

– Теперь ты расскажешь, где ты был? – спросил Яглин.

– Погодите. Дайте сначала справиться со своей головой, припомнить все, а там, может быть, что надумаем.

Какая-то робкая надежда закралась в душу Яглина, но он тотчас же отогнал ее прочь, не желая возбуждать в себе ничего, что могло бы затем повести к разочарованию.

Баптист попросил еще вина и стал пить. Как ни приставал к нему Яглин с расспросами, тот даже не отвечал на них, и Роман скоро отступился от него, тем более что вскоре его позвали к посланнику.

– Ну, Роман, пора и в дорогу! – сказал последний. – Слава богу, все мытарства отмытарили. Послужили царю-батюшке, – пора и о себе подумать! Будет на чужеземщине болтаться, – скоро и Москву златоверхую увидим. Рад ты, поди, Роман?

– Рад, – безучастным тоном ответил Яглин.

– Ну, как, поди, не рад, – продолжал веселым тоном Потемкин. – Ведь там тебя невеста-разлапушка ожидает…

Эти слова больно кольнули в сердце Романа, и он, чтобы не выдать своего волнения, отвернулся в сторону, как бы роясь в каких-то вещах.

– Да, царь не забудет нашей службы, – продолжал Потемкин. – И король тоже, наверно, пожалует нас.

И действительно, Людовик в тот же вечер прислал посольству подарки. Потемкину он подарил портреты во весь рост с себя, королевы и дофина, а остальным членам посольства прислал в подарок ковры, сукно, настенные часы, ружья, пистолеты и шпаги.

– Не забыл он и вас, толмачей, – сказал посланник и передал присланные Людовиком XIV Яглину и Гозену по семисот ливров и Урбановскому – четыреста.

Но полученные деньги не радовали Яглина, и он, равнодушно положив их в карман, спустился к себе, где его ждал Баптист.

Последний в это время успел умыться, почиститься и вообще привести себя в порядок.

– Скажите мне, – произнес он, едва Яглин вошел в комнату, – вы очень любите свою красотку?

– Ты знаешь что-либо о ней? – живо спросил Яглин.

– Да, я недаром провел эти дни, шляясь по окрестностям Парижа.

– Где она? Где? – с нетерпением воскликнул Яглин.

– Скажите прежде всего: вы тоже поедете с посольством к себе на родину? Если да, то вы должны навсегда отказаться от нее.

– Не могу я!.. Не могу!.. – с отчаянием ломая руки, воскликнул Яглин.

– Тогда вам придется оставить ваше посольство, остаться здесь, и мы поедем с вами за вашей Элеонорой. Чем скорее, тем лучше, так как через несколько дней ее увезут в Дьепп, и Гастон де Вигонь уедет с нею на корабле в Новую Францию[30]. Выбирайте!

Яглин в тяжелом раздумье опустил голову и несколько минут ничего не говорил.

– Дайте мне подумать, – глухо произнес он затем, поднимаясь с места, и вышел вон.

Солдат с участием посмотрел ему вслед.