За рубежом и на Москве

– О, зачем об этом говорить! Я сделал все это не даром: вы заплатили за это деньги, мы – квиты. Желаю вам успеха, доктор, при дворе московского деспота. Впрочем, я не завидую вам в этом. Попасть к московскому царю, к турецкому султану, к персидскому шаху – одно и то же: не можешь сегодня поручиться, что завтра будешь иметь голову на плечах. Все они одинаковы, нехристи.

– Но ведь московиты – христиане, – заметил Аглин.

– Да, но хуже язычников. Варварский народ. Впрочем, говорят, что они рады видеть у себя нашего брата, чужеземца, особенно если он хорошо знает какое-нибудь ремесло! – сказал капитан и отошел в сторону, чтобы отдать какое-то приказание матросам.

Начала надвигаться ночь, а царских приставов все не было. Аглин и молодая женщина сели на кучу канатов и стали смотреть на берег. Что-то там их ждет? Радость и счастье или горе и злоключения? Бог ведает. Даль так туманна, а будущее так темно, что трудно сказать что-либо определенное. Быть может, там давно приготовлена плаха, около которой ходил палач, играя светлым, остро отточенным топором. Вот он, этот чужеземец, кладет свою голову на плаху, а дьяк читает, что «по приказу великого государя, за его предерзостный побег и укрывательство в чужих странах надлежит его смертию казнить». Удар – и голова, отскочив от туловища, прыгает по ступенькам помоста.

При этой мысли Аглин зажмурил глаза и невольно вздрогнул.

– Ты что? – спросила молодая женщина.

– Холодно! – солгал он. – Избаловался я у вас там теплом-то. Теперь надо привыкать к нашим холодам. Смотри не замерзни здесь ты!..

– С тобою? О нет!

Молодой человек тихо прижал спутницу к себе и, вызывающе кивнув головою на берег, мысленно сказал:

«Э, будь что будет! От своего не отступлю… хотя бы пришлось и голову сложить на плахе».

II

На другой день рано утром подъехали к кораблю на лодках пристава с дьяком во главе, и были предупредительно приняты капитаном.

– За какой такой нуждой приехали в наше государство? И из какой земли? И с каким товаром? И что намерены здесь купить? И нет ли у вас больных моровой язвой людей? И нет ли у вас противу нашей земли порохового зелья и пищалей и иных прочих огнебойных орудий? И есть ли люди, охочие великой государевой пользе послужить? – начал делать через толмача-англичанина дьяк по списку вопросы.

Капитан подробно отвечал на них, а при последнем вопросе указал на Аглина как на желающего отправиться в Москву, чтобы там служить великому русскому государю.

Однако дьяк не обратил внимания на Аглина, а занялся определением размеров пошлин на разные привезенные товары.

Когда последнее было окончено, пошлины уплачены и разрешено свозить товары на берег, дьяк обратился к Аглину и стал спрашивать его, тоже через толмача: откуда он, какой веры, зачем в Москву едет и какое его занятие?

Аглин ответил:

– Подданный я французского короля, католической веры, дело мое докторское и еду в Москву послужить великому государю, так как наслышан, что его величество жалует искусных докторов.

– Письма рекомендательные имеешь? – спросил дьяк.

– Какие письма? – с удивлением спросил Аглин.

– От короля вашего или от какого другого потентата, кои бы твое искусство подтвердили и тебя хорошим доктором представили!

– В этом я имею свидетельство от коллегии, где я испытание держал и которая меня доктором представила.

– Э, что твое свидетельство и твоя коллегия! Свидетельство ни при чем: захочет наш царь дать докторское свидетельство, так кому хочет даст[31].

Молодой человек на это ничего не ответил. Он хорошо знал, что такие случаи возможны в Московском царстве, где считалось, что царь может делать все.

– Так писем у тебя никаких нет – ни к нашему великому государю, ни к кому из его ближних людей или каким-либо боярам? – продолжал допрашивать дьяк.

– Нет, ни к кому нет, – ответил Аглин. – Я думал, что моей грамоты, выданной коллегией, достаточно, чтобы пользовать болящих людей в Московском государстве.

– Ну нет, этого мало! Кто тебя знает, что ты за человек? Может быть, какой чернокнижник и врагами нашего великого государя подослан, чтобы его царского величества здоровье испортить или поветрие какое на царство пустить. Или, быть может, ты по звездам читаешь и соединение светил небесных такое соделаешь, что на пагубу православному народу сие сбудется. Уж не проверить ли мне тебя?

– Как же так? – с изумлением произнес Аглин. – Что же вы-то в нашем искусстве знаете? У нас, в немецких, английских и франкских народах, люди несколько лет употребляют, чтобы врачебное искусство изучить, которому вы не обучались.

Это, должно быть, задело дьяка, и он с раздражением ответил: