За рубежом и на Москве

– А разные, надежа-царь, разные, – сквозь сон ответил сказочник. – Лихоманка, лихие болести, родимец, колотье, потрясиха, зазноба молодеческая, тоска наносная, ушибиха, черная немочь, узорки, призорки… разные недуги, государь.

Тишайший взглянул на сказочника: тот уже спал, свернувшись калачиком подле царской постели.

Царь откинулся назад и задумался. И далеко его мысли ходили по обширному его царству. Видело чуткое сердце Тишайшего, что хотя и тихо в государстве, но далеко не все ладно. Видел он, что черный народ угнетен, поставлен в холопское положение и что вольготно за его спиной жить одним только боярам да приказным. Тьма кругом; все окрест утопает в невежестве, суевериях; народ так свыкся с этой тьмой и невежеством, что не хочет сам расставаться с ними.

Хотя бы взять самое дорогое для человека достояние – его здоровье? Что тут? Вот Акундиныч говорит о сглазе, о лечении обрызгиванием. А чудовский архимандрит советует отчитывания инока-затворника. И никто не хочет верить, что превыше тьмы – знание. Но упорен народ, крепка тьма, сильно невежество – и не хотят они знания, ибо оно от иностранцев, нехристей, по мнению народа, и туго идет к ним.

«Эх, если бы у нас, на Москве, были свои, наши дохтура и лекаря, – подумалось царю, – авось поверил бы народ, что знание научное превыше наговоров и обрызгиваний. А то кто выведет народ из этой тьмы? Нет, не родился, видно, еще на Руси такой богатырь, который перевернул бы всю ее сверху донизу и прогнал бы тьму и невежество на Руси. Помоги и спаси ее, Господи!» – Набожно перекрестился он на иконы в стоявшем в переднем углу киоте, на ризах которых играли разноцветные огоньки от лампад.

И не чуяло сердце Тишайшего, что уже народился на Руси этот богатырь и находится он невдалеке, всего через несколько комнат от него – его сын Петр Алексеевич.

XIII

«И приказано тебе, дохтуру Роману Аглину, явиться в четверток после обеден в Аптекарский приказ и держать там ответ в твоем искусстве. А пытать там тебя будут дохтур Яган Костериус Розенбург да дохтур Лаврентей Блюментрост, да дохтур Энгельгардт, да дохтур Гаден, да дохтур Самойло Коллинс, да лекарь Зоммер, да аптекарь Яган Гуттер Менсх, да аптекарь Роман Биниан. И держать ответ им должон ты по сущей правде и совести, то, что ты знаешь и чему учился в высоких школах. И буде ты, Аглин Роман, с честью то испытание одолеешь, то зачислен будешь на царскую службу и почтен будешь великим государем».

Так было объявлено Аглину подьячим Аптекарского приказа указание показать свои знания на экзамене.

Впрочем, Аглин мало беспокоился об этом: он надеялся на свои знания и на то, что с честью выйдет из этого испытания. Кроме того, у него было приподнятое настроение, причиной чего было следующее.

Как ни боялся он возможности услыхать, что его старика отца нет уже в живых, тем не менее он пошел в тот дом, где они когда-то жили. С сильно бьющимся сердцем он поднялся на крыльцо и ударил в дверь. Последнюю отворила старуха в поношенном купеческом шушуне. У сердца Аглина отлегло, так как он боялся, что может выйти купец и, чего доброго, несмотря на то что прошло уже немало лет с тех пор, как они расстались, мог бы узнать его.

– Кого надо? – спросила старуха, с удивлением глядя на странного посетителя в немецком платье.

– Не знаешь ли, где теперь Яглин Андрей Романович? – спросил ее, нарочно ломая язык, Аглин.

– Какой такой Яглин? Что-то не припомню!

– У него еще сына отправили с царским посольством, и он сгиб там.

– А… Знаю, знаю, про кого ты говоришь, – догадалась старуха. – Из-под Казани он…

– Что, жив он? – с замирающим сердцем спросил молодой врач.

– Надо быть, что жив. Чего ему помирать-то? Хоть и старый был человек, а все же крепкий.

– Где же он? Здесь? В Москве?

– Нету, родимый! Его нет в Москве, уехал он к себе в вотчину. Спервоначалу-то, как посольство вернулось из-за рубежа и старик узнал, что его сынок там сгиб, так больно убивался! А потом, когда пришел в себя, то стал ходить по приказам да по милостивцам разным. Правды все старик искал. Изобидели, вишь ты, его там, на Казани-то. Вот он все и ходил. Да так ничего не добился и уехал к себе домой.

– Когда он уехал? – живо спросил Аглин.

– Да с год будет, почитай. А зачем он тебе нужен? – спросила старуха и с удивлением посмотрела вслед иноземцу, который, ничего не ответив ей, сбежал с крыльца и быстро пошел прочь от дома.

«И чего это он? – в раздумье качая головой, подумала старуха. – Зачем ему этот старик понадобился? И откуда он узнал, что он у нас жил? Ну, да знамо, – немец. Они ведь, нехристи, с нечистой силой знаются. Надо будет ужотко крыльцо-то ладаном покурить, а то кабы мороки али какой другой беды не вышло».

А Аглин между тем, быстро идя по улицам Москвы, думал:

«Если отец тогда же, когда узнал о моей смерти, не умер, то, быть может, жив и теперь».

Домой он вернулся веселый и радостный.

– Что случилось? – спросила Элеонора.

– Мой отец жив! – ответил Аглин и рассказал ей то, что он сегодня узнал.

Молодая женщина вся расцвела от внезапно охватившего ее радостного чувства.