За рубежом и на Москве

– Как я рада!.. – произнесла она. – Меня все время мучила совесть, что из-за меня ты покинул родину, куда теперь возвращаешься преступником, и что, быть может, твой отец умер с горя. Это давило на меня как страшный сон, как кошмар, и теперь я рада, что хоть одна причина наконец устранена.

Аглин был в таком радостном возбуждении, что ему показалось, что и вторая причина ее опасений устранилась.

– Авось и то пронесется тучей мимо, – сказал он. – А нет, там пойду к царю с повинной и расскажу ему все.

Он сел за медицинские книги и стал готовиться к предстоящему экзамену.

XIV

В Аптекарском приказе было большое собрание. За длинным столом сошлись лица, которым предстояло экзаменовать нового доктора, желавшего поступить на царскую службу.

В начале стола, у самого торца его, сидел боярин Матвеев, а по обеим сторонам его были экзаменаторы, – почти весь наличный состав московских докторов, лекарей и аптекарей. В другом конце сидел дьяк приказа, Петр Виниус, с двумя подьячими, приготовившимися записывать вопросы экзаменаторов и ответы абитуриента.

По знаку Матвеева двери комнаты отворились, и вошел Аглин в сопровождении двух подьячих. Сделав низкий поклон, он, немного бледный, остановился у конца стола и посмотрел на всех.

На него глядели со вниманием, видя в нем будущего конкурента или товарища по царской службе, – и умное лицо старика Розенбурга, и энергичное, с примесью хитрости, Блюментроста, и неприятное, отталкивающее лицо Энгельгардта, и с лисьим выражением физиономия Гадена, и с добродушной миной – Коллинса.

Зато мало обращали на Аглина внимания и пришли сюда как бы для того, чтобы отбыть хотя и интересную, ввиду редкости случая, обязанность, но зато и скучную, лекарь Зоммер и аптекари Биниан, Гутменш и Гутбер.

Перед каждым из экзаменующих лежала бумага, где ими были намечены вопросы Аглину.

Особенно почему-то опасался нового конкурента Гаден. Он, узнав о прибытии на царскую службу нового доктора и о назначении ему экзамена, решил было устроить ему враждебную встречу и провал на экзамене. Для этого он накануне вздумал объездить всех докторов и аптекарей и подговорить их на это. Но честный Розенбург был возмущен этим и сказал Гадену, что будет задавать вопросы Аглину не по лицеприятию и не по вражде, а по сущей правде и совести, как то ему Бог и крестное целование велят. После этого Гаден не решился говорить с резким Блюментростом, а тем более с Коллинсом. Зато в Энгельгардте он нашел единомышленника, и тот обещал ему во что бы то ни стало доказать малознание нового доктора.

Когда Аглин предстал перед собранием, первым заговорил Матвеев:

– Дохтур Роман Аглин, обещаешься ли по сущей правде и совести говорить о своих знаниях и искусстве и о всем том, что ведаешь, как тому сам был научен и в высоких школах слыхал?

– Обещаюсь, – ответил Аглин.

– Господа дохтура, извольте спрашивать, – пригласил присутствующих Матвеев.

Розенбург, заглянув в свою бумажку, спросил:

– Скажи нам, доктор Роман, почему во время нашей жизни наше тело не гниет и не подвергается разрушению?

– Душа тому причиной, – не задумываясь, ответил Аглин. – Души назначение состоит в том, чтобы охранять тело от разложения и смерти. А так как внешний мир от души не волен, то в охранении тела бороться она не может, а отсюда тела болезнь и даже смерть.

Среди экзаменующих пробежал ропот одобрения. Это новое определение души приобретавшего в то время известность профессора медицины и химии Сталя доктор Розенбург прочитал в только что полученной им из-за рубежа книге и по ответу Аглина было видно, что он знаком с этой книгой.

– А в чем, доктор Роман, выражается здоровье? – спросил Блюментрост.

Аглин ответил по-латыни:

– Здоровье выражается в правильном усвоении веществ и нормальных движениях организма; болезнь же выражается в нарушении этих функций или даже прекращении их.

И этот ответ возбудил одобрение, так что Гаден даже заерзал на месте. А вопросы так и сыпались…

– А скажи, доктор Роман, – спросил Розенбург, – в чем заключается задача врачевания?

– Задача врачевания, – ответил Аглин, – заключается в направлении деятельности натуры, в умерении и возбуждении ее.

– А скажи, как ты будешь лечить лихорадки? – опять сказал Гаден.

Аглин заметил уже, что последний почему-то невзлюбил его, но не подал виду и продолжал спокойно отвечать на вопросы:

– Лихорадки излечиваются разжижением крови, умерением кислого брожения и потением. Для сего необходимо, буде больной полнокровен, небольшие кровопускания делать, а потом давать слабительные. При злокачественных лихорадках, кои от щелочного перерождения зависят, нужны кислоты, соли земель, глина, бальзамические вещества и опиум.

– Отлично, – сказали все.

Затем стали задавать вопросы аптекари о действии различных лекарственных веществ. Аглин отвечал также уверенно.

Наконец Розенбург стал о чем-то тихонько совещаться с коллегами. Те в ответ утвердительно кивнули головами, и только один Гаден будто бы запротестовал, но напрасно.

Розенбург после этого сказал: