За рубежом и на Москве

Но Андрей Романович на подарки приказным нисколько не скупился. Он ещё раз получил из усадьбы денег и тоже почти все их растерял по приказам. Однако дело от этого скорее не двигалось: должно быть, Курослепов дарил щедрее, чем Яглины.

— Нет, тут, видно, ничего не поделаешь, как надо искать вам «милостивца», — опять высказал свою мысль купец. — Без него тут ничего не поделать вам. До самой смерти проживёте здесь, а ничего от этих собак приказных не получите.

Но где искать «милостивца», какую-нибудь знатную особу, когда у Яглина никого не было среди московского боярства знакомых?

Тут им пришёл на помощь случай.

Однажды Роман забрался на Красную площадь, где с Лобного места дьяком читался какой-то царский указ. Потолкавшись некоторое время, почти вплоть до вечера, между народом и посмотрев в городе то, чего он прежде не видал, молодой человек двинулся домой. Когда он проходил по какой-то глухой улице, то вдруг услыхал позади себя чей-то громкий крик:

— Берегись!

Роман оглянулся и увидал, что сзади едет небольшая колымага, запряжённая парою лошадей в сбруе, украшенной блестящими и звонкими бляхами. В колымаге сидел какой-то боярин в богатой, с золотыми нашивками ферязи и в высокой горлатной шапке.

— Берегись! — ещё раз закричал возничий.

Роман оглянулся по сторонам.

Стояла ранняя весна, вследствие которой на немощёных улицах Москвы была страшная грязь. Роман шёл по тропинке, проложенной ногами предыдущих прохожих как раз посредине улицы. Свернуть некуда, так как эта тропинка — единственное место, по которому не только можно безопасно идти, но и стоять. Поэтому Яглин медлил повиноваться крику возницы и думал, как ему быть в этом случае.

Но возница был не из терпеливых и, не долго думая, ударил Романа по спине длинным арапником, бывшим у него в руках. Молодой человек вскрикнул от боли и, машинально скакнув в сторону, угадал в самое топкое место грязи.

Сидевший в колымаге боярин засмеялся густым, жирным смехом — и колымага проследовала мимо обозлённого ударом Яглина. Но не успела она проехать и двадцати шагов, как Роман увидал, что экипаж вдруг как-то сразу накренился на одну сторону, опрокинулся и грузный боярин вместе с возницей упали в грязь.

Яглин был отмщён этой картиной и, схватившись за бока, стал от души хохотать, глядя на барахтавшихся в грязи обидчиков.

Впрочем, челядинец скоро поднялся и принялся помогать боярину встать на ноги. Последнему это сделать было нелегко, так как надетая на нём длинная одежда в сильной степени стесняла свободу движений его членов. Поэтому как ни старался челядинец, а боярин всё продолжал биться в грязи, не будучи в состоянии встать на ноги в липкой, жирной грязи московской улицы.

Видя это, Яглин сжалился и подошёл к ним.

— Ну, давай, боярин, руку. Я помогу тебе, — сказал он. — А то ты долго ещё тут пробарахтаешься с этим остолопом.

Боярин вскоре был поставлен на ноги.

Теперь предстояла другая задача: исправить как-нибудь повреждение у колымаги, у которой переломилась пополам задняя ось. Кое-как они втроём приподняли экипаж, связали верёвкой оба конца оси и потихоньку повезли колымагу в конец переулка.

— Ну, молодец, извини, что этот дурак тебя обидел, — сказал боярин. — Домой приеду, я его угощу батогами.

— Ничего, боярин, — весело ответил Яглин. — Это он по своей дурости так сделал.

— А ты всё-таки, как видать, зла не помнишь, — с усмешкой сказал боярин. — Вишь, помог нам.

— Что же, боярин, это — дело мирское. Всякий бы на моём месте так сделал.

— Ну, спасибо тебе!

Двигаясь потихоньку по липкой грязи, они понемногу разговорились.

Бояре того времени обыкновенно гордо держались с лицами, стоявшими ниже их по положению, и предпочитали сноситься с ними посредством своих челядинцев. Так что в описываемом случае если бы кто увидал гордого стольника Петра Ивановича Потёмкина беседующим с каким-то человеком, конечно уж не боярином, то страшно удивился бы этому. Однако это случилось. По всей вероятности, Потёмкин проникся благодарностью к помогшему им человеку, который к тому же не помнил причинённой ему обиды.

Понемногу Яглин рассказал ему, кто он и зачем приехал с отцом в Москву, сообщил про злодеяние Курослепова и о том, как они напрасно с отцом искали правды по московским приказам, где всё, очевидно, уже было закуплено свияжским воеводой.

— Да, вон оно какое дело-то! — качая головой, сказал Потёмкин. — Тут действительно трудно что поделать. В приказах такие доки сидят, что только — ну! Готовы тебя живьём сглотнуть — и нисколько не подавятся, крапивное племя! Такой уж там народец!

В это время они дошли до конца улички, и Потёмкин решил, что ему теперь, на людях, уже зазорно будет идти с худородным человеком.

— Ну, молодец, ты иди теперь к себе домой, — сказал он, — а завтра приходи-ка в Белый город да разыщи там меня. Ты мне понравился. Может, что и удумаем, как твоему да отцову горю помочь.

И, кивнув Яглину, Потёмкин, степенно опираясь на трость, пошёл дальше, не глядя по сторонам и лишь изредка кивая головой на поклоны кланяющихся ему встречных людей.

XIV