За рубежом и на Москве

— Нет, — улыбаясь, ответил Роман.

— Ну а всё-таки вам не мешало бы пофехтовать на шпагах. Гастон де Вигонь — такой противник, что с ним идти драться нужно, сначала подумав.

«Он правду говорит», — подумал Яглин и спросил:

— Ты ведь умеешь драться на шпагах?

— Ещё бы! Я бы был уже офицером, если бы попал на войну.

— Ну, так вот ты и поучи меня. Дело нехитрое — и я скоро пойму его.

— В таком случае пойдёмте за город. Там я знаю одно местечко, где нам никто не помешает.

Час спустя Яглин бился с солдатом, постигая тайны фехтовального искусства.

Возвращаясь домой, он натолкнулся на сцену, которая заставила его много похохотать.

Почти около самого города, у одного маленького кабачка, они увидали кучу столпившегося народа, весело шумевшего и над чем-то хохотавшего. Слышна была музыка, и доносилась русская речь:

— Стой, стой! Не так, не так играешь. Не выходит. Ты слушай меня. Ну…

Весёлая голова,

Не ходи мимо двора,

Мне дорожки не тори,

Худой славой не клади…

Да не так! Не туда взял. Ну, слушай:

Во муромских во лесах

Стоит бражка на песках,

Молода брага и пьяна

И размывчива была,

Весёлая…

Но как музыка ни старалась, не могла попасть в такт незнакомой ей песне.

Яглин подошёл к кучке и увидел в средине её Прокофьича, старавшегося изобразить под собственную песню что-то вроде пляски, но ничего не выходило.

Роман Андреевич растолкал толпу и взял подьячего под руку.

— Будет, Прокофьич, людей-то смешить, — сказал он. — Ты ведь, поди, и так по всему городу славу на наше посольство наложил. Узнает посланник, так не миновать — смотри — тебе батогов.

— Батоги? — пробормотал Прокофьич. — А что они мне? Боюсь я их?.. Не видал я разве их, батогов-то твоих? Видал, знаю. На Москве, в Посольском приказе, не раз едал их. Важное дело — батоги!..

Прокофьич всю дорогу так бормотал, пока они не дошли до гостиницы.

Подьячему в этот день не повезло — и он получил то, что пророчил ему Яглин.

Потёмкин в это время сидел у окна и смотрел на улицу. Увидав пьяного подьячего, поддерживаемого с обеих сторон Яглиным и Баптистом, он высунулся за окно и крикнул:

— Что это такое? Опять пьян? Да что он, нарочно, что ли, хочет наложить поруху на посольскую честь? Вот я его выучу! — И, крикнув из соседней комнаты челядинцев, приказал расправиться с толстяком батогами.

Челядинцы схватили выпившего подьячего и поволокли его на задний двор гостиницы, и через несколько времени оттуда раздались его крики.

XXIV

На другой день рано утром Яглин и Баптист вышли из города и направились к большому леску, лежавшему невдалеке от Байоны. Дойдя до опушки его, они увидали скрытых между деревьями лошадей и около них несколько молодых людей, одетых в мундиры того же полка, в котором служил и Гастон де Вигонь. Последние заметили их и пошли к ним навстречу. Их было четверо. Яглин и Баптист поклонились им, на что те, в свою очередь, сделали то же. Затем двое из них отделились и подошли к Яглину.

— Мы — ваши секунданты, — сказали они.

Роман Андреевич ещё раз поклонился им и поблагодарил их за честь, которую они оказывают ему своей готовностью быть его свидетелями.

— Ваш противник дожидается там, — сказал затем один из офицеров, показывая рукой на лужайку, лежавшую среди леса.

У Яглина сильно колотилось сердце при мысли о возможности смерти. Ему вдруг стало жалко и своей молодой жизни, которой oн, быть может, через несколько минут лишится, и Москвы, которой никогда больше не увидит, и старика отца. Мелькнул какой-то женский образ — и что-то тёплой волной подкатилось к самому сердцу. Однако минуту спустя он сказал себе: «Нечего трусить! Трусливому не видать ничего».

И он бодро зашагал к лужайке, где его встретил поднявшийся с пня Гастон.

Лицо последнего было нервно оживлено. Не впервые он выступал на поединке, так что бояться ему нечего было. Да к тому же и дрался-то он не раз с известными рубаками, так что какого-то варвара-московита он за серьёзного противника и не считал.

Он и Яглин разделись и остались в одних рубашках. Секунданты подали им шпаги — и они взмахнули оружием.

Урок, данный Яглину вчера Баптистом, не пропал даром — и он сразу вспомнил все частности фехтовального искусства. Но он знал, что дерётся с хорошим противником, почему и не решался пока сам нападать, а ограничивался лишь отражением ударов Гастона, стараясь в то же время подмечать его слабые стороны. Наконец он улучил удобную минуту и нанёс удар, задевший Гастона по руке.

Красная полоса появилась на локте офицера, и он, сильно раздражённый, вдруг бросился сбоку на Яглина, так что тот еле успел отскочить в сторону. Шпага Гастона мелькнула у него перед глазами, а вслед за тем сам он, увидев, что на мгновение в безопасности, сделал прыжок вперёд. Он почувствовал, как его шпага ударилась во что-то мягкое, но в ту же минуту остриё вонзилось ему в бок, и он, зашатавшись, упал на землю, теряя сознание.

XXV