За секунду до взрыва

Ближе к вечеру отец вернулся, счастливый такой. Ворвался в дом без шапки, волосы в снегу, ботинки грязной жижей облеплены. И прямо в них – в комнату. Я кричу, плачу: «Папочка, папочка, где же мама?» А он меня на руки и вверх подкидывает, прямо к люстре, и тоже кричит и плачет, только, я тогда поняла, не от горя – от радости плачет: «Мальчик у нас, мальчик. Четыре девятьсот! Богатырь!» А я все успокоиться не могу, да еще боюсь, что он меня на пол уронит, ведь совсем же сумасшедший. Какой я ему мальчик, и что такое «четыре девятьсот»? А тут еще бабушка прибежала из кухни – и тоже в слезы.

В общем, мы втроем плачем, только Александр в сторонке невозмутимый стоит. А потом и говорит: «Может, хватит? А то Марта сейчас вся от слез растворится, и будет, папа, у тебя опять только двое детей, а у тебя, бабушка, одни внуки-разбойники, и некому станет бантики завязывать». Мы потом столько раз это всё вспоминали и рассказывали – маме, Дину, друг другу.

А тогда они спохватились, что напугали ребенка, стали успокаивать. Папа объяснил, что у меня братик родился. А я не понимаю: как это так – родился? Только что никого не было, и вдруг родился. Ну, папа мне и рассказал, что Санта решил такой хорошей девочке, как я, сделать самый замечательный подарок – младшего брата, потому что старший у меня уже есть. И вот с первой зимней метелью, на снежном вихре, как раз в сочельник, прилетел Дин. Он еще совсем маленький и слабый, а потому остался с мамой в больнице, чтобы немножко окрепнуть. Но уже совсем скоро они оба приедут домой. И это настоящее рождественское чудо, потому что новая жизнь – это всегда чудо.

Тут Александр попытался было что-то возразить. Тогда я не поняла, ну а после догадалась. Он сказал папе, что про снежинки и метель тот все наврал. И начал объяснять, откуда дети берутся. Но папа отправил его на кухню – помогать бабушке готовить рождественский ужин.

Это было самое лучшее Рожество в моей жизни. Я ждала уже не игрушек, а маленького брата Дина, который чудо. Папа был такой счастливый, что даже пел. Вообще-то петь он не умел, страшно фальшивил. А тут – целые арии. Александр и бабушка хохотали! И я с ними за компанию.

На следующий папа поехал в больницу. А потом мы втроем отправились на каток. Знаете, тот, искусственный, за Соленым озером. И с тех пор на Рождество ходили на этот каток – такая появилась традиция. На следующий год уже и с мамой. Она знаете как катается! А когда Дину исполнилось три, ему подарили коньки, и мы ходили уже все вместе.

Опять заскребло в горле. Я собрала все оставшееся мужество и сказала последнюю фразу, самую трудную:

– Теперь уже не пойдем. Дина нет. Папы нет. Каток в зоне РОСТ. Значит, и Рождества нет, и Санты тоже.

Тишина стала густой и звенящей. Слезы сами полились из глаз.

– Вот видите, лучше бы не рассказывала, только настроение всем испортила, – я вновь уставилась на шторы с черепами.

Дед бухнул кулаком по столу, крикнул:

– Майк, одноглазый! Сюда, быстро!

Хозяин таверны подскочил немедленно:

– Чего еще изволят юные господа?

– Господа изволят пиратского рома, самого крепкого, из бочонка номер семь! – сказал, как отрезал, Дед. Я даже сквозь никак не высыхавшие слезы удивилась: что это еще за бочонок? А главное, Дед сроду ни с кем в таком тоне не разговаривал.

Однако Майка тон Деда, похоже, не испугал, – скорее возмутил:

– Детки! Вы что, совсем с дуба рухнули? Какой ром, вам же лет по тринадцать небось, не больше!

– Думаете, денег у нас не хватит? – Дед набычился и, кажется, всерьез разозлился.

– Да при чем тут вообще деньги! Прав у вас на это не хватит. Да и не рано ли алкогольничать начинаете? Вырастите сперва, до двадцати одного года доживите.

– А если не доживем? – подала голос Милка. Я сообразила, что совсем недавно что-то подобное говорил и Томас.

А Майк прямо-таки оторопел:

– То есть, как не доживете? Что ты хочешь этим сказать, девочка?

– А то. Ночной обстрел, например, или снайперы. Мы с Томасом в Заречье живем, а там по три раза в неделю бабахает, сами знаете. А Марта в школу на трамвае добирается. Слышали, наверное, что на днях случилось? Так вот, она как раз в том самом трамвае была. Вполне может получиться, что мы пиратского рома никогда в жизни так и не попробуем. Это что, справедливо, по-вашему? Сами-то наверняка прикладываетесь. А мы чем хуже? Только тем, что родились, когда взрослые совсем уже с ума посходили, не могут жить без войны, по-нормальному.

Вот так Милка!

Майк сел за соседний столик и уставился на нас. Лица его почти не было видно, но я все же заметила, что он снял черную повязку. Так и смотрел, в оба глаза. Что уж там такого он увидел, не знаю. Но вдруг сказал:

– Ну и черт с вами, раз так жить торопитесь. Может, и правильно. Только понемногу, а потом сразу расплатиться – и на воздух, пока не развезло. Мне здесь проблемы не нужны. Да и пора уже вам, скоро серьезные люди собираться начнут.

6. Сочельник