За синими реками, за дальними горами (СИ)

Ответом мне был взгляд невинный, как у дитя малого, преисполненный искренней любви. Однако провести меня было уже сложно.

- Я сказала вам, папенька, что за Полкана замуж не пойду! А вы купить меня побрякушкой вздумали? - сердце облилось кровью, когда я обозвала так мамину драгоценность, но вместо меня кричал гнев. В этом я вся - сначала скажу, потом начинаю раскаиваться в своих словах. Не во всех, правда.

- Доченька, - вкрадчиво заговорил царь-батюшка, протягивая ко мне руки. Я бойко отпрянула в сторону, - ну чего ты как дитя неразумное. Где ты ещё такого завидного жениха встретишь?

- Очень завидного, - тоскливо сказала я. - Пень корявый, только и умеющий, что губами шлепать да деньги считать! Тьфу, аж смотреть на него противно!

- Полкан, может, на лицо и не красавец, да с лица воду не пить! - ишь ты, папенька злиться начинает, раз голос повысил. - За ним как за каменной стеной будешь!

- Я его не люблю!

- Любовь! - взвился царь, тыча в меня длинным пальцем. - Какая ещё любовь, когда нужно о благополучии страны думать? Из Полкана замечательный царь выйдет, а ты со своей любовью засидишься в перестарках, вон, уже восемнадцатый годок катит! Пойдешь за Полкана?

- Не пойду! - упрямо топнула я ногой. - Ни за какие коврижки! Ни за какие побрякушки!

- А я говорю, пойдешь!

- А я…

Тут дверь приоткрылась, и один из стрельцов с ужасно виноватым видом заглянул внутрь.

- Не вели казнить, великий государь, - испуганно сказал он, - только гости заморские уже прибыли и ждут.

- Вот принесла же нелегкая! - в сердцах выругался батюшка и сердито сказал мне. - Ступай в свой терем, потом поговорим.

Мне очень хотелось посмотреть на заморских гостей, да показываться царевне на глаза иноземцам - дело неслыханное. Но желание было сильнее, и я, направившись к дверям, улучила момент, когда батюшка отвернулся, напяливая свою несуразную сине-красную мантию и пряча мамину подвеску, и скоренько спряталась за огромным тканым узорчатым ковром, что висел на правой стене. Папенька как-то купил его у заезжих купцов.

Моей хитрости папенька не заметил. Поправив на голове корону, он приосанился, стукнул посохом об пол и зычно крикнул:

- Зови!

***

Двери распахнулись. Первым в царские покои зашёл, конечно же, Полкан, выпятив громадный живот и задрав голову. “Как только шапка от эдакой спеси не свалится”, - подумала я с сильной неприязнью.

Полкан степенно пересёк зал и занял место по правую руку от папеньки. Следом зашли семеро царских бояр, усевшихся на лавки по стенам; стрельцы, вставшие по обе стороны от трона, и, наконец, заморские гости.

Их было трое, и, стремясь разглядеть каждого в деталях, я едва не выдала своё укрытие. А смотреть было на что!

Никогда прежде я не видела таких диковинных господ. Слыхала я, конечно, от гусляров, что за морем водятся и люди с песьими головами, и гигантские коты, и летающие ящеры, но про то, что бывают такие люди, никто не рассказывал.

Один из них, тот, что посередине стоял, был натуральной лягушкой. Самой настоящей - зелёной, с выпученными глазищами, и скользкой. Только лягушка эта была в человеческий рост, стояла на задних лапах и зачем-то носила богатый кафтан заморского покроя - длинный, тёмно-синий, подвязанный тонким пояском. Шлёпающие лягушиные лапы выглядывали из того, что я сначала приняла за широкую белую юбку до пола, но потом поняла, что это штаны.

Зрелище было столь диковинное, сколь и смешное, и, стараясь не выдать себя неосторожным смехом, я принялась зажимать рот ладонью, и отвлеклась от разглядывания.

Тем временем гости дошли до середины зала, остановились и поклонились батюшке, упёршись ладонями и лапами в колени. Папенька и все остальные были столь изумлены появлением огромной ряженой лягушки, что даже не ответили сначала на поклон, и лишь потом кое-как покивали.

Лягушка повернулась к своим спутникам и что-то быстро заговорила. Голос у неё был скрипучим и квакающим, а язык - престранным, никогда не слышала такого языка.

Хорошо, что её спутники оказались людьми. Пусть и тоже диковинного вида, но людьми. Правда, с узкими, как щели, глазами, и чёрными, как вороньи перья, волосами, подстриженными не по-нашему. Оба и напоминали воронов - в чёрной же одежде: узком кафтане и штанах. На ногах у них были не то короткие сапоги, не то какая-то иная странная обувь, невиданная в нашем царстве раньше, а на поясах висели длинные узкие сабли. Вернее, наверное, это были сабли.

Тот, что стоял слева от лягушки, был более коренастым, чем второй, с широким лицом и несколькими волосинками на подбородке. “Неужто бороду отпустить не мог?” - подивилась я. Сей иноземец напомнил мне некоего диковинного зверя, уж сама не знаю, почему.

Второй же был повыше лягушки, да и фигуру имел более складную, а лицо более приятное, только сердитое какое-то, словно не по своей воле он прибыл к нам.

Смотрела я на него, смотрела, как вдруг почувствовала, будто сердце кольнула крохотная иголка. Что за чудеса?

Тем временем лягушка умолкла, и коренастый обратился к папеньке. По-нашему он говорил не очень разборчиво, но понять его можно было.