За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Обновленная демографическая ткань вытеснила коренное население. Депортация ненадежного коренного населения и первых колонистов, а также иммиграция в приграничье людей, подчинявшихся государственной власти, существенно сказались на ситуации в пограничье. Рожденные в центральных районах России и КНР и незнакомые с культурой традиционного фронтира, эти люди, возможно, стали архетипическими жителями пограничья в это время. Один из них – Михаил Иосифович Сладковский. Выходец из Красноярского края, находившегося примерно в двух с половиной тысячах километров на запад от Аргуни, он стал руководителем специальной службы советских пограничников на приграничной станции Отпор в возрасте двадцати шести лет. Сладковский, очевидно, был преданным большевиком, желавшим с оружием в руках устанавливать новые жесткие правила. Он говорил на китайском (выучил его в институте), однако уже не мог перейти китайскую границу, как это было возможно всего несколько лет назад. Другие чиновники, такие как Петр Петрович Пурин, работник советского консульства в Хайларе в 1920-х годах и глава технического отдела разведки в Забайкальском военном округе в 1930-х годах, столкнулись со сложностями, потому что когда-то проживали в китайском пограничье. Обвиненный в шпионской деятельности в пользу Японии Пурин был арестован и расстрелян в годы правления Сталина.

Пурин и Сладковский представляют два различных типа новых жителей Приаргунья, их судьбы позволяют проследить его изменения. Оба они были агентами государства. Пурин, однако, приехал раньше, когда международная граница еще слабо охранялась и была недоукомплектованной. Его «преступлением» стали прежние связи с китайцами, японцами и другими людьми с той стороны границы. Сладковский в отношениях с иностранцами не выходил за рамки профессиональной необходимости. Когда международная граница оказалась плотно закупорена, советское партийное государство и в меньшей степени правительство Маньчжоу-го депортировали или казнили местных жителей, обладавших связями, выходящими за пределы периметра границы. Надежные граждане постепенно заменили таких, как считалось, нелояльных людей, хотя содержание понятия «надежный» постоянно корректировалось.

Частичная смена состава пограничного населения в дальнейшем усилила легитимность постепенно ограничиваемого пространства и связала подданных и властителей. Больше не было русских официантов на станции Маньчжурия, которые обслуживали бы японских посетителей на китайском языке. Люди, говорящие только на русском или китайском и никогда не бывавшие в соседней стране, потеснили людей с межкультурным опытом. Подавляющее большинство новых жителей никогда в жизни не пересекало международную границу. Граница приобрела и идеологическое значение, наполнилась новыми смыслами и новой законностью. На новых жителей пограничья, не обладавших межкультурным опытом, можно было воздействовать посредством государственной пропаганды, которая, используя понятия «закрытая» и «священная» граница, изображала землю за рекой чуждой и враждебной.

Послевоенные десятилетия ознаменовались дальнейшим расколом. Государственные партийные бюрократы в Москве и Пекине, находящиеся в тысячах километров от границы, преуспели в уничтожении «пограничной культуры». Разделение было уже не просто физическим, во многих смыслах граница превратилась в психологическую стену, воздвигнутую в сознании как жителей, так и приезжих. Межграничные связи в советско-китайском пограничье, по сравнению с периодом Маньчжоу-го, действительно усилились в союзнический период, но эти связи существовали по сути только на государственном уровне и всецело регулировались Пекином и Москвой. В 1950-х годах во время расцвета двусторонних обществ дружбы молодежные делегации, ансамбли песни и пляски часто участвовали в мероприятиях и массовой пропаганде за мир, о чем активно писали государственные СМИ, в то время как местные жители не могли пересекать «дружественную границу» для реализации своих повседневных нужд. Это противоречие демонстрирует, как якобы открытая граница на деле была закрыта для обычных людей, а якобы закрытая всегда оставалась преодолима для определенного контингента. Центральные правительства Пекина и Москвы пресекли неформальные межграничные контакты и взяли под свой контроль все экономические, общественные и культурные обмены. Обострение советско-китайских противоречий в конце 1960-х годов привело к замене риторики дружбы враждебной пропагандой, которая реанимировала образы врага, сформированные в период противостояния с Маньчжоу-го. Однако тот факт, что граница была теперь закрыта и население обеих сторон в течение сорока лет не контактировало, наделил эти образы невиданной прежде силой.