За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Таким образом, пастушья жизнь казаков на Аргуни следовала прежним традициям и, очевидно, оказалась изолирована от международных процессов, происходивших в Северо-Восточной Азии. «Харбинский вестник» – официальная русскоязычная газета Китайско-Восточной железной дороги – познакомил своих читателей с этим отдаленным селением, посвятив ему в октябре 1903 года серию статей: «Население Абагайтуя, состоящее из 150 дворов, исключительно занимается скотоводством, продажею рогатого скота, лошадей, овец и войлоков из овечьей шерсти. Подспорьем до некоторой степени служит для них еще рыбная ловля и охота… Казачьи дома выглядят очень ветхими, сырыми, полусгнившими, а маленькие окна без стекол и некрасивые берестяные крыши, низенькие, почти плоские, вместе с поломанными заборами и плетнями еще более усиливают дурное впечатление»[94]. Несмотря на преданность местного населения царю, удаленность от столицы империи способствовала культурному смешению с коренным населением этих мест[95]. Таким образом, при том что в отличие от маньчжурского правительства царская власть проводила активную иммиграционную политику, поставляя на Аргунь представителей своей доминирующей группы населения, русские мужчины и женщины фронтира не были колонизаторами, движимыми национальной или цивилизационной миссией. Вместо этого со временем они создали гибридные этнические и культурные «квазиавтохтонные» связи. Русский мир и мир коренного населения оказались тесно переплетены[96]. Проехавший Абагайтуй генерал и военный писатель Петр Орлов поднял вопрос о том, можно ли еще относить его население к русским жителям фронтира: «Казаки, хозяева края, сменив тунгусов, присвоили своему поселку тунгусское имя и живут с ними до нынешнего года… они не замечают ненормальности этого явления, не замечают, потому что в Забайкалье почти все казачьи поселки, станицы, земли носят монгольские, тунгусские, бурятские названия, они обмонголены, обтунгусены, оббурятены. Ни в одном казачьем войске, насколько я знаю, нет такого уродливого явления, противного чувству патриотизма и национальной гордости и сильно смахивающего на космополитизм»[97]. Только с открытием железной дороги казацкие села, находившиеся вблизи от нее, подверглись более существенному воздействию «русской» или «европейской» культуры. Наблюдатель заметил в 1904 году: «…попадается „цивилизация“ в виде корсетов, модных кофт и шляпок, а в Абагайтуйе… девушки производят впечатление европейских горожанок»[98].

Однако к этому времени восприятие казаков как идеального военного инструмента российской колониальной деятельности во фронтире империи начало угасать. Казаки часто действовали исходя из собственных интересов, защищая скорее свои семьи и имущество, а не все еще слабую и фрагментированную целостность имперского государства на границе. Метрополия вскоре попытается превратить открытый степной фронтир в контролируемое пограничье. Достижение этой цели потребует замены квазикоренного русского населения Аргуни, лояльность которого считалась относительной, более надежными подданными, которые не будут находиться на границе постоянно и не будут заниматься самообеспечением.

Продвижение русских к Амурскому бассейну и завоевание Китая маньчжурами привели к первым непосредственным контактам цинской и романовской империй. Нерчинский и Кяхтинский договоры стали свидетельством признания обеими метрополиями необходимости формализации их отношений. Несмотря на конфликты, возникавшие после их подписания, эти договоры вплоть до XIX века обеспечивали добрососедские отношения между двумя сторонами на разделяемой ими имперской периферии.

Бассейн реки Аргунь и для Санкт-Петербурга, и для Пекина не представлял особого интереса как экономически, так и стратегически. Это была естественная буферная территория, населенная рассеянными автохтонными народами. Несмотря на слабое значение фронтира, обе метрополии осуществляли заселение этого региона. Однако политика колонизации региона этими государствами заметно различалась. Китайский северо-восток маньчжуры воспринимали как собственную культурно неприкосновенную территорию и запрещали иммиграцию туда хань-китайцев. Вместо этого цинский двор расселял на Аргуни представителей коренных народов. Эти мужчины и женщины постепенно сформировали в Хулун-Буире новые, самобытные сообщества. Русские также покорили коренных жителей Забайкалья – кочевых бурятов и тунгусов, включив некоторых из них в казацкие формирования, однако эти племена сохраняли самобытность и не были ассимилированы русскими. Санкт-Петербург при этом проводил более агрессивную иммиграционную политику. Крестьяне, ссыльные и староверы, многие из которых этнически были русскими, переселялись из других частей империи в этот регион.