За степным фронтиром. История российско-китайской границы

Когда в конце октября 1921 года Чжан Готао, главный герой и рассказчик приведенной ниже истории, сел в советский поезд на станции Мациевская, другие делегаты от Китая и Японии уже ждали его в довольно некомфортабельном вагоне третьего класса. Все они направлялись на Съезд народов Дальнего Востока в Иркутске. Чжан, описавший этот эпизод в своих мемуарах, был основателем и лидером Китайской коммунистической партии, а также ключевым контактом с Коминтерном:

Устроившись в одной русской гостинице, я, следуя инструкции Никольского, прежде всего отправился в указанную им парикмахерскую. Таинственную визитную карточку я положил в карман рубашки, предназначенной для стирки, которую в свою очередь завернул в газету. После стрижки я нарочно оставил в парикмахерской сверток с рубашкой. Побродив по улице, я вернулся в парикмахерскую за свертком. Владелец парикмахерской немедленно отвел меня в заднюю комнату и передал мне рубашку, из которой он, однако, вынул визитную карточку. Я сообщил ему название гостиницы и номер комнаты, где я остановился, и он попросил меня после 8 час. вечера ждать в гостинице.

Он пришел около 9 час. вечера, ни слова не говоря, взял мой багаж и вывел меня к стоявшим перед гостиницей саням, запряженным двумя лошадьми. В сани сел он сам, кучер и я. Он укрыл меня теплым одеялом, и мы быстро поехали к китайско-русской границе. Мы ехали по пустынным местам. Нигде не было видно дозоров и заграждений, как положено на границе. Говорили, что в этом районе действуют белые партизаны и контрабандисты, поэтому оба русских приготовили пистолеты для отражения возможного нападения. Мы быстро неслись по неровному снежному полю, и нас ужасно трясло. Примерно в полночь мы приехали на станцию, находившуюся в 18 километрах от станции Маньчжурия. Здесь уже была русская территория. Стоял сильный, 30-градусный мороз. Один из русских, весь покрытый инеем, спросил: «Холодно? Уже приехали». Я поблагодарил их. Они взяли мой багаж и посадили меня в вагон, стоявший на станции.

Паспортом Чжана для этой секретной поездки стала обычная визитная карточка какой-то компании, которую он получил от Никольского – российского подданного, проживавшего в Шанхае, и помощника голландского эмиссара Коминтерна Хенка Сневлита (псевдоним Маринг)[265].

После контрабандистов, мнимых и реальных переносчиков инфекций и пахотной жизни оседлых казаков мы обратимся к следующим темам: понятию «национализм» и национальной принадлежности кочевников – коренных жителей фронтира и многонационального городского населения Маньчжурии в революционные времена. Политические беспорядки и насилие сопровождали переход от имперского правления в Китае после Синьхайской революции 1911 года и после Октябрьской революции 1917 года в России. Традиционная фронтирная политика оказалась под угрозой, а новые политические процессы, такие как установка буферных зон, официальные и теневые органы местного самоуправления, правление полевых командиров и иностранное вмешательство, еще больше дестабилизировали жизнь населения на Аргуни. На ст. Маньчжурия в революционные времена все изменилось: пограничный город стал местом встреч секретных политических агентов, кочевников, горожан, казаков, охотников и проституток и центром контрабандной торговли. Его расположение способствовало необычайным потокам людей и идей, а также процветанию торговли.

Китайская революция 1911 года открыла десятилетие междуцарствия. Когда династия Цин была свергнута, автохтонные народы, недовольные китайским и российским вторжением в их земли, объявили независимость от Пекина. Однако их суверенитет продлился недолго. Вслед за смертью первого авторитарного президента Китая Юань Шикая в 1916 году хрупкая республика, разрываемая враждующими военно-полевыми командирами, погрузилась в политический хаос. Неграмотный солдат и бандит Чжан Цзолинь зарекомендовал себя как бесспорный правитель Маньчжурии. В 1918 году номинальное китайское правительство в Пекине признало Чжана и официально назначило его генерал-губернатором Трех Провинций Северо-Востока или Маньчжурии. Режим, установленный военачальником Чжаном, замедлил политический подъем коренных народов, но, учитывая его ставку на поддержку Японией, был недостаточно сильным[266].