За столбами Мелькарта

– Прощай! Мой брат, – он показал на Гуду, не спускавшего с хозяина глаз, – не хочет больше плыть по Большой воде. Боги создали его для лесов и пустыни, а не для волн и бурь.

Ганнон понял: маврузий не покинет своего четвероногого друга, море им обоим так же чуждо и враждебно, как ему самому чужда пустыня. Подойдя к маврузию, он крепко обнял его.

Бокх проводил карфагенян до самой лодки. Еще мгновение, и она уже качалась на волнах. Адгарбал греб плавными, однообразными движениями, а Ганнон и Мидаклит не отрываясь смотрели на уходящий берег. Там остались их друзья, которым они были обязаны жизнью. Долго виднелся неподвижный силуэт Бокха и сидящего рядом с ним льва. Лодка подошла к островку и, обогнув его, причалила к борту «Ока Мелькарта».

Затерянный остров

Буря

Сильный ветер надувал паруса. Гаула неслась, подымаясь с волны на волну. Позади нее крутилась белая лента кипящей пены.

Ганнон радостно ощущал себя частицей этого огромного, вечно колеблющегося мира. Снова море горячило его кровь, как доброе сицилийское вино.

Ганнон пробыл в Керне ровно столько, сколько было необходимо для снаряжения гаулы. Сочувствие, встреченное им среди матросов, вдохнуло надежду. Он мог рассчитывать на их помощь. Конечно, он понимал, что найти след «Сына бури» в океане труднее, чем отыскать бусинку в песчаном холме. Но он сделает все для спасения Синты, он отомстит вероломным пиратам и вернет республике корабль.

Вслушиваясь, как поет ветер в снастях, как дрожит под ногами палуба, Ганнон вспоминал удивительно верные слова Малха: «У каждого корабля своя душа!» «Око Мелькарта» был устойчив и послушен воле кормчего. Но ему не хватало той легкости и изящества в движениях, которыми отличался «Сын бури». «Око Мелькарта» был тружеником, а «Сын бури» – беспечным баловнем судьбы. И, хотя он изменил своему господину и ходит сейчас под чужим флагом, Ганнон сохранил к нему чувство нежности, как к блудному сыну.

С утра океан был спокойным, но к полудню подкрались тучи, черные, как кровь каракатицы. С берега подул резкий восточный ветер. Он то стихал, то с еще большей силой свистел в снастях. Океан стал белым от пенных гребней волн. Туго натянутые канаты тревожно звенели, как струны, по которым ударяют пальцы чьей-то огромной невидимой руки.

– Когда стихнет этот проклятый ветер! – простонал один из матросов.

– Ты хочешь навлечь на нас беду! – набросился на него Адгарбал. – У ветра есть уши!

Моряки бросали за борт испеченные еще в Карфагене ячменные лепешки. Они срывали со своих ушей серьги, снимали ожерелья, все, что им было дорого и напоминало о доме, и кидали на палубу. Волны слизывали эти дары своими языками. Море и ветер казались людям ненасытными чудовищами. Их нельзя было смягчить слезами или мольбами. Их ярость можно утолить только жертвами. Но как часто они, обуреваемые жаждой разрушения и смерти, отвергают бескровные жертвы!

Ветер все усиливался. Страшно было разомкнуть губы.

Казалось, вихрь ворвется внутрь и разорвет тебя на куски. Застонала мачта. Короткий и жалобный звук казался криком боли. Высоко над головой, как крылья огромной птицы, бешено захлопали паруса. Знаками Ганнон показал, что пора их снимать. Матросы подтянули паруса к реям, вынули мачту из гнезда и укрепили ее и реи на палубе дубовыми брусьями. На нижней палубе они привязали весла, сняли уключины. Отвели гребцов в трюм.

Волны поднимались все выше и с грохотом обрушивались на палубу. Гаула зарывалась носом в волны. Люди уже работали по колено в воде. И, хотя из-за брызг нельзя было различить человеческие лица, Ганнон чувствовал на себе взгляды моряков, полные мольбы и укора.

Ночь прошла в борьбе с волнами. Было так темно, будто черная смола растеклась и залила луну и звезды. Одного матроса смыло волной за борт. Ганнону в реве волн все время чудились крики о помощи. «Еще одна жертва! – думал суффет. – Океан берет себе сам кого захочет и когда захочет».

К утру ветер стал слабеть и волны утихли. Корабль, истерзанный бурей, крутился, как пес с перешибленным позвоночником. По небу быстро неслись тучи, но сквозь них кое-где уже пробивались блестящие мечи Мелькарта. Люди в мокрой, прилипшей к плечам одежде поднялись на верхнюю палубу. С надеждой следили они за этой схваткой света и мрака, жизни и смерти. Силясь перекричать волны, они взывали к солнечному божеству, молили его о помощи.

Вскоре уже можно было ходить по палубе без опасения быть смытым в море. Матросы принялись вычерпывать воду из трюма, убирать обломки весел. Мокрые паруса разложили на корме для просушки. Солнце вышло из-за туч. Ганнон провел рукой по щеке и ощутил кристаллики соли.

Вокруг, куда ни глянь, расстилался вздыбленный волнами океан. Где они сейчас? Куда их угнала буря?

И, как бы в ответ на этот вопрос, раздалось:

– Земля! Земля!

Ганнон подбежал к Адгарбалу. Это он разглядел узкую полоску в океане. Земля! И она в той стороне, куда садится солнце! Значит, это не покинутая ими Ливия! Не родной их материк!..