За столетие до Ермака

– Ты остяцких женок к князцам ночью допускай. Не для того их везем, чтобы отдельно в каморке сидели. Одна пусть ходит – которую князец выберет… – и, досадливо поморщившись, будто вспомнил что неприятное, добавил: – Девка там есть. Девку не посылай – соблазн людям. А может, совсем ее отослать, как думаешь?

И тут Федька вывернулся, проговорил будто бы с сомнением:

– А не обидится князец? При другом две жены на ушкуе, а у него одна останется…

– Ну, коли так, вези девку дальше, – решил Салтык и добавил с усмешечкой: – Не объест, чай!

Вот Сулея-то обрадуется! Молодец Федька!

Вечером Федька привел к JIop-узу жену, еще молодую, но толстую и сонную бабу. Князец рассыпался в благодарностях – толмач едва успевал переводить.

– Ну хорошо, коли так! – с сомнением протянул Федька.

У толмача все же поинтересовался: с чего князец так обрадовался? Баба-то незавидная…

Толмач сказал, что Лор-уз и вправду может быть довольным. У остяков, как у татар, чем толще баба, тем считается красивей. Знатные люди стесняются, если жена худая, прячут ее от посторонних. Вот, к примеру, новая жена Лор-уза – Сулея… Телом недозрела, надобно ее долго откармливать и не позволять много ходить, прежде чем брать на брачное ложе…

«Много вы понимаете в бабах, нехристи!» – усмехнулся про себя Федька. Остяцкие представления о женской красоте как нельзя лучше соответствовали Федькиным желаниям. Удачно все складывается. Вот если бы заупрямился Лор-уз, потребовал прислать Сулею, а не другую женку, могло получиться по-разному. Варсонофий Варсонофием, а обижать знатного пленника воеводы навряд ли пожелали бы. Да и не больно они слушаются духовника, больше из вежливости не перечат его путаным речам.

Ничто не мешало теперь Федьке встречаться с Сулеей. Виделись каждодневно и подолгу: сидеть в каморке, с другими остяцкими бабами, Сулея не любила, выходила на палубу, а Федька тут как тут!

Обычно в любовных играх Федька был быстр. Случалось, что и начинал он прямо с поцелуя. А тут вдруг робким стал, стеснительным, сам на себя удивлялся. Довольно было Федьке, что Сулея просто рядом стоит, что можно слушать ее тонкий голосок, смотреть в глаза-вишни, гладить смуглую руку. Нежность, бережная жалость, ласковое томление переполняли Федьку, и он был счастлив.

Ничего похожего Федька раньше не испытывал. Нет спору – мила была Марфа, но влекло к ней плотское желание, потребность в ласке, неустроенность одиночества, не более. Да и расчет, что ни говори, тоже был (себе-то Федька в этом признавался!). Маячили за любовью к Марфе Евсеевне богатые хоромы в Москве, новгородские вотчины, притягательность боярского чина. Переплелись женские чары и корысть, и неизвестно еще, что перевешивало. Нынче же – иное…

Не о блуде думал Федька, любуясь Сулеей, но о совместной честной жизни. Так ей и сказал. Сулея была согласна: видно, приглянулся ей молодой и ласковый русский богатырь. Предупредила только, что старый князь Екмычей отдал за нее немалый калым.

– Вдвое калым верну! – горячился Федька. – И еще от себя добавлю, пусть подавится!

Ночевать Сулея продолжала в каморке, вместе с княжескими женами, – честь свою блюла. Тяжко ей там было: косые взгляды, злобный шепоток, враждебная отчужденность.

Княжеские рабы, проходя по палубе, тоже бросали на Сулею ненавидящие взгляды, особенно уродец Каяр. Столь злобен был, что, дай ему в руки нож, зарежет. Но ножи у рабов давно отобрали, Сулея это знала и презрительно поворачивалась к Каяру спиной.

Когда Федька отсутствовал, Сулея забивалась в его любимый закуток между двумя пищалями, тихо лежала под медвежьей шкурой, будто спала. Сквозь щели палубы ей было слышно, как возятся внизу, в каморке, княжеские жены, лениво переругиваются, сплетничают (Сулея хоть по-ихнему говорить еще не умела, но понимала многое).

Однажды в женское бестолковое лопотанье вплелся жесткий мужской голос. Сулея прислушалась: Каяр!

Каяр говорил негромко, но отчетливо, и Сулея, прижавшаяся к щели, разбирала каждое слово.

– Этой ночью… Будьте готовы… Как придет Юзор, зажгите свечу, три раза покажите в окно… Ешнек и воины на обласе будут близко… Татарку зарежьте ножом, чтобы не помешала…

Едва дождалась тогда Сулея своего любимого, кинулась, трепещущая, на грудь, обо всем рассказала.

Федька посуровел:

– Иди в каморку. Прислушайся, может, еще что скажут. И не бойся, никто тебя не зарежет.

Подозвал Аксая, Ивана Луточну, что-то строго наказал им и спрыгнул в долбленку – поспешил к воеводе Салтыку.