За столетие до Ермака

Юзора и Каяра схватили в тот же час, заковали в железо. В берестяном коробе, принадлежавшем Юзору, на самом дне, под сушеной рыбой, нашли ножи и мешки из налимьей кожи; на таких мешках остяки плавали по воде, как на лодке. Розыск поручили Тимошке Лошаку и вогуличу Кынче. Юзор только вздрагивал от ударов плетью, скрипел зубами, ненавидяще щурил глаза. Ни слова не добились от него розыскники. А вот Каяра даже стращать не пришлось: как увидел исполосованную плетью заплывшую кровью спину своего товарища – рухнул в ноги, все выложил. Злодейское было задумано дело. Юзор должен был ночью приплыть к ушкую на пузыре из рыбьей кожи, подняться незаметно на корму (Каяр еще вечером там веревку привязал и спустил в воду), зарезать караульных ратников. Потом женщины посветят свечой, и подоспеет облас урта Ешнека – освобождать сыновей князя Екмычея. Отчаянно рискованной казалась эта попытка, но, если неожиданно, могла и получиться. Так сказал воевода Салтык, выслушав Тимошку Лошака и Кынчу. Обратился к Федьке: - Подумай, как встретить этого Ешнека, чтоб другим лиходеям впредь соваться неповадно было!

– Подумаю, – многозначительно заверил Федька. – Встретим и приголубим!

Вечером, как обычно, суда с пленниками встали на якоря поодаль от берегового стана. Охранявших их с реки ушкуев было не больше, чем всегда. А о том, что под палубами ушкуев бдят настороженные вооруженные люди, что возле заряженных пищалей лежат пушкари и гребцы не выпускают из рук весла – никто из посторонних знать не мог.

На большой ушкуй Федора Бреха пробрались в темноте дети боярские, москвичи и вологжане, десятков пять, если не более, забили все судно: и в трюме сидели, и на палубе лежали рядами, выставив вперед ручницы. Дальнобойные пищали от борта откатили, а на их место поставили легкие тюфяки, заряженные дробосечным железом, – бой предстоял близкий. Остяцким женкам рты заткнули тряпицами, чтобы голосом своих не предупредили.

Федька строго-настрого приказал, чтобы воины не шептались, оружием не звенели, но как вдарит он из ручницы – тотчас, над бортом поднявшись, били остяков нещадно.

Ночь выдалась мглистая, сырая. Дождик не дождик, а так, пыль водяная оседала на шлемы, на стволы тюфяков. Тихо было вокруг, только вечно текущая обская вода вдоль бортов шуршит.

Было далеко за полночь, когда Федька негромко постучал в палубу прикладом ручницы два раза, а потом спустя малое время – еще. Перегнулся через борт и удостоверился, что оконце, прорезанное близко к воде, трижды осветилось. Ну, с Богом!

Едва слышный плеск весел раздался неожиданно близко. Как тати подкрадываются, тишком!

Из темноты наплывало на ушкуй что-то черное, большое.

Облас мягко прислонился к борту.

Федька с носа выпалил из ручницы вдоль обласа, в самую толпу остяцких воинов. Вскочившие на ноги дети боярские дружно ударили из ручниц. Вспыхнули факелы, выхватив из темноты заметавшихся остяков.

С ушкуя снова трескучим раскатом ударили ручницы – другие дети боярские выскочили к борту с заряженным оружием.

Толстый урт в медном шлеме что-то закричал, размахивая саблей.

Остяцкие воины принялись отталкивать свой облас от ушкуя древками копий.

Аксай сунул в руку Федьке заряженную ручницу, ткнул указательным пальцем в толстого урта:

– Воевода, поди, ихний!

Федька тщательно прицелился, прижал к затравке фитиль.

Толстый урт взмахнул руками и упал.

Но остяки успели оттолкнуть облас. Ширилась полоса взбаламученной, дрожащей багровыми отблесками факелов воды. Тогда ударили тюфяки – почти в упор, смертоносно.

Облас вздрогнул, начал тонуть.

Загорелись факелы на караульных ушкуях – они спешили на помощь, охватывая облас кольцом. Но все было уже кончено. Взбурлила вода. Поднялась огромным пузырем и поглотила остяцкое судно, только обломки дерева и круглые шапки покачивались на поверхности.

– Знатно встретили лиходеев, знатно! – возбужденно говорил, подходя к Федьке, Иван Луточна.

– Ты вот что, – остановил его Федька, – вели остяцких женок развязать. Задохнутся еще с тряпицами во рту…

Ни радости не чувствовал Федька, ни удовлетворения. Может, не надо было так – всех разом на дно? Больно уж зло получилось. Как на облавной охоте беззащитное зверье били…

Сказал о своих сомнениях Салтыку (не удержался воевода, прибежал с берега на легкой ладье сразу после боя!). Но воевода Федькиных сомнений не разделил. Сказал, что распорядился Федька как истинный воевода, урок уртам преподал, больше не сунутся.

Потом приплывали ладьи с других ушкуев, отвозили обратно детей боярских, посаженных в засаду. Потом сам Федька к князю Федору Семеновичу Курбскому ездил – пожелал большой воевода самолично расспросить очевидца. Так в колготе и прошла вся ночь.

Утром Федька обошел ушкуй. Кое-где выдернул из борта остяцкие стрелы (успели-таки урты луки натянуть!). Заглянул в каморки к князьям.

Лор-уз посередине каморки на коленях стоит, лепечет испуганно, что не виноват. Напали-де урты без его воли. А ему, Лор-узу, на русской большой лодке даже нравится: еды много дают и с женщиной спать позволяют. Совсем потерял лицо князец!