За темными лесами. Старые сказки на новый лад

Вот, госпожа, я и исполнил твое необычное желание – рассказал свою историю тебе одной. Не знаю, что могло побудить тебя истратить величайшую удачу всей жизни на этакие пустяки, но… что ж, многие тратят желания впустую. А если ты и вправду, как говоришь, поэтесса и сказочница из рода слепого Гомера и прочих, но что-то мешает тебе рассказывать новые сказки, быть может, моя повесть поможет тебе продолжить сей путь без препон. Ну, а пока, госпожа, я прочту одну из твоих старых книг, раз уж нам с Зарифой дозволено провести день и ночь в сем новом мире. Не назовешь ли мне ту, что сама любишь больше всего, или лучше мне попросту заглянуть в ближайшую книжную лавку, доверившись собственному счастью? Как видишь, в последние несколько сотен лет мне везло – просто на удивление!

Джейн Йолен

* * *

Джейн Йолен, автора более двух сотен рассказов и более трехсот пятидесяти книг, часто называют американским Гансом Христианом Андерсеном – хотя сама она (и не без основания) считает, что правильнее было бы называть ее американским Гансом Иудеем Андерсеном. Она была удостоена звания Грандмастера Ассоциации научно-фантастической и фэнтезийной поэзии и Грандмастера Всемирного конвента фэнтези, завоевала две «Небьюлы» и множество прочих премий и наград, включая шесть почетных докторских степеней. Одна из полученных ею наград, «Скайларк», вручаемая Новоанглийской Научно-Фантастической Ассоциацией, прожгла ее новенькое пальто, и это предостережение – «не спеши хватать в руки то, что блестит!» – Джейн помнит и по сей день.

«Поедатели мидий» – переработка маорийской сказки «Пания с рифа». На свете существует множество версий этой сказки, но никто еще не рассказывал ее с таким мастерством, как Октавия Кейд, и никогда еще последствия любопытства и страсти не выглядели столь захватывающе.

Поедатели мидий

[64]

Пания сидит в луже, оставшейся после отлива, вычесывается. Каритоки вне себя от восторга: обычно пании держатся возле своих стай, за пределами гавани, подальше от города. Даже он, живущий у самого моря, еще никогда в жизни не видел паний так близко!

Видя его взгляд, видя, что он придвигается ближе и ближе, она протягивает руку. Рука сильнее его собственной, когти остры.

– Просто любопытно, – отвечает она на его вопрос. – Тебе тоже?

На ощупь ее волосы, точно водоросли – высохли на воздухе, жестки от соли, полны песка с отмелей так, что пальцы не запустить.

– Дай-ка мне, – говорит пания и тянется к волосам бритвенно-острыми когтями.

Но он отстраняет ее руки и расчесывает, развязывает, распутывает пряди сам, промывает их пресной водой, не обращая внимания на недовольные (ведь вода-то пресная!) гримасы.

– Ты пахнешь, как само море, – говорит Каритоки.

– Чем же мне еще пахнуть? – отвечает она.

За резким запахом морской соли, креветок и крабов прячется легкая сладковатая нотка разложения – так пахнут мидии, слишком долго пролежавшие под солнцем на берегу, объедки чаек, расклевывающих карбонат кальция, оставляя мясистые ступни гнить. Покончив с ее волосами, Каритоки присаживается на песок и смотрит, как пания мажется жиром.

– Вода холодна, – объясняет она, – жир помогает хранить тепло, – и продолжает «утепляться», смазывая рыбьим жиром бедра, ступни…