– Какого дьявола ты думаешь делать, когда станешь взрослым? – спрашивает отец, глядя прямо вперед. – Интересно, что ты вообще о жизни думаешь? Я бы тебя на работу не взял, столярного инструмента тебе не доверил. Да что там, я бы тебе нос высморкать самостоятельно не доверил! Сказать откровенно, порой я думаю, что там, в этой чертовой больнице, младенцев перепутали.
Я поспешаю за ним. В одной руке тащу биту, на другой – бейсбольная «ловушка», а в ней мяч.
За ужином мать спрашивает, весело ли в Летнем лагере, и я отвечаю, что да. Я уже стянул из отцовского ящика с бельем то, о чем просил «Стэн», и эта вещь жжет карман, будто горит огнем. Мне жуть как хочется спросить: неужели все это на самом деле правда, а не выдумки? Неужели правдой всегда оказывается самое худшее? Но спрашивать об этом, конечно, нельзя. О самом худшем отец и не подозревает – он видит только то, что хочет видеть, или так старается увидеть это, что свято верит, будто и вправду видит.
– Думаю, со временем он научится принимать длинные передачи. Надо только над ударом как следует поработать.
Отец пытается улыбнуться мне – мальчишке, который когда-нибудь научится принимать длинные передачи. Нож – он как раз собирается намазать маслом стейк – зажат в кулаке, устремлен вверх. Меня он не видит, совершенно не видит. Отец – он не лев, где уж ему разглядеть то, что в действительности находится под самым носом.
Ночью к моей койке, опустившись на колени, подсел Алан Лэдд. На нем был безупречный серый костюм, изо рта пахло гвоздикой.
– Ты окей, сынок?
Я кивнул.
– Я просто хотел сказать: мне очень нравится видеть тебя там каждый день. Для меня это многое значит.
– Помнишь, что я рассказывал?
И я понял: это действительно было правдой. Он действительно рассказывал обо всем этом и будет повторять свой рассказ, словно сказку, и тогда мир изменится, потому что я буду смотреть на него другими глазами. Меня охватила тревога: казалось, я заперт в кинозале, как в клетке.
– Ты думал над тем, что я рассказывал?
– Конечно, – ответил я.
– Это хорошо. Эй, а знаешь, что? Я бы сменил место. Не хочешь тоже пересесть?
– А куда?
Он качнул головой назад, и я понял: ему хочется пересесть в последний ряд.
– Идем. Хочу тебе кое-что показать.
Мы пересели.
Долгое время мы смотрели кино, сидя в последнем ряду. Больше в зале не было почти никого. Только после одиннадцати появились и двинулись к своим обычным местам на другом краю зала трое местных лодырей – неряшливый седой пьяница, которого я видел здесь уже много раз, толстяк с мятым, заросшим щетиной лицом (тоже знакомая личность) и лохматый, дикого вида молодой человек из тех, что околачиваются возле лодырей, пока не станут похожи на них, как две капли воды.
Усевшись, они тут же пустили по кругу плоскую темно-коричневую бутылку. Секунду спустя я вспомнил и молодого человека – это его, лежавшего в отключке в среднем проходе и с ног до головы забрызганного кровью, я потревожил как-то утром.
Но, может, это был не он, а «Стэн»? С виду они выглядели похожими, как близнецы, хотя я знал, что они не родня.
– Хочешь глотнуть? – спросил «Стэн», протягивая мне свою пинту. – Хорошая штука!
Чувствуя себя избранным, взрослым, я храбро принял бутылку «Тандерберда»[82]
и поднес горлышко к губам. Очень хотелось, чтобы вино мне понравилось, чтобы я смог разделить это удовольствие со «Стэном», но на вкус оно оказалось мерзким, будто помои, а то немногое, что мне удалось проглотить, обожгло язык и глотку.Я отчаянно сморщился.
– Да нет, не так уж плоха эта штука, – сказал он. – Лучше нее только одна вещь во всем мире и сыщется.
Его рука с силой стиснула мое бедро. Он наклонился и уставился мне в лицо.
– Я, понимаешь, дам тебе старт. Просто потому, что ты мне с первого взгляда понравился. Ты мне веришь? Веришь тому, что я говорю?
Я ответил, что, наверное, да.
– А я могу доказать. Я тебе докажу: все это чистая правда. Сам увидишь. Хочешь?
Я промолчал, и «Стэн» наклонился еще ближе, обдав меня густым запахом винного перегара.
– Помнишь, я про пипиську говорил? Помнишь, я рассказывал: вот исполнится тебе тринадцать или вроде того, и она станет большой-пребольшой? Помнишь, я говорил, какое это невероятное ощущение? Ну что ж, пора довериться Стэну: Стэн же доверяет тебе. – Тут он склонился к самому моему уху. – И тогда я раскрою тебе еще один секрет.
Отпустив бедро, он взял меня за руку и положил мою ладонь себе на мотню.
– Чувствуешь?
Я кивнул, хотя описать, что чувствую, в жизни бы не смог, как слепой не сможет описать слона.
«Стэн» вымученно улыбнулся и потянул книзу «молнию» ширинки – да так нервно, что даже я это разглядел. Расстегнув ширинку, он покопался в штанах и вытащил наружу толстую белесую дубинку совершенно нечеловеческого вида. С перепугу меня едва не стошнило, и я поднял взгляд на экран. Незримые цепи намертво приковали меня к креслу.
– Видал? Теперь-то ты меня точно поймешь.
Но тут он заметил, что я не смотрю на него.
– Слышь, парень. Гляди. Гляди, говорю. Вреда от этого не будет.
Но я не мог заставить себя опустить взгляд. Я не видел ничего!