За три моря

Юша трясущимися руками разрезал рукав, туго стянувший распухшую руку. Афанасий подозвал проводника. Хаджи-Якуб внимательно осмотрел ранку, поцокал сокрушённо языком и пошёл к своим перемётным сумам. Он вернулся с расписным ларцом, вынул оттуда щепотку порошка и насыпал его в ранку. Потом он заботливо укрыл Афанасия и что-то пошептал над ним. Спал Афанасий беспокойно, но к утру опухоль почти исчезла.

Караван пошёл дальше. Миновали город Кашан и, не задерживаясь там, отправились снова в путь.

В Кашане путники узнали, что шайки грабителей рыщут по окрестным дорогам и сыновья Узун-Хассана медленно, но упорно продвигаются со своими туркменскими войсками на юг, к берегам тёплого Индийского моря.

Приходилось сторожить по ночам — путники всё время ждали нападения.

Дорога шла теперь по равнинам, недавно опустошённым туркменскими ордами, мимо выжженных и разгромленных деревень, вытоптанных и потравленных полей.

В деревнях не было жителей — одних убили, других угнали в неволю. Многие бежали в города — там было безопаснее.

Как-то раз караван остановился на ночлег у разорённой деревни. Кругом всё было пусто и уныло. Дозорные расположились у развалин старой мечети, неподалёку от стана.

На этот раз очередь стоять ночную стражу выпала на долю Хаджи-Якуба, Афанасия и Юши. Никитин растянулся на кошме. Он лежал, закинув руки за голову, и смотрел на звёзды.

— Хорошее небо у вас, Хаджи-Якуб! — промолвил он задумчиво. — Звёзды большие, яркие, месяц светлый…

— Да, хорошо, — живо откликнулся Хаджи-Якуб, — но в Ширазе ещё лучше. Лучше нашего края, лучше Шираза, нет на земле. Про Шираз говорят, что похищает он сердце пришельца у его родной страны… Приходи в Шираз — сам увидишь. Великий Хафес сказал:

Красив Шираза вид
И слава высока.
Да сохранит его
Господняя рука!
Стократ благослови
Ты прелесть Рокнабада.
Источник Хызра там,
Прозрачная река
Несёт от Муссалы,
С холмов Джафарабада,
Нам свежий аромат
И дыханье ветерка…

— А Хызр что такое? — спросил Никитин.

— Был когда-то такой человек. Волею аллаха открыл он дивный ключ, дающий бессмертие, и зовут тот ключ Источником Хызра, — ответил проводник.

Никитин помолчал.

— Отец, почему так много развалин в вашей стране? — снова задал он вопрос Хаджи-Якубу.

Тот не сразу ответил.

— Могуч был Иран — никто не смел посягнуть на него, — заговорил он наконец. — По всему свету шла слава о величии и доблести богатырей иранских. Но прогневался на нас аллах, исчезла наша былая сила, и терзают теперь беззащитную землю нашу чужеземцы, разоряют города, сжигают деревни и топчут поля, и нет конца бедам и несчастьям нашим. Нет конца. Сказал Хафес:

Надежду брось на счастье в этом мире:
Нет блага в нём, и всё
Нам к скорби и вреду!

Он замолчал.

Костёр угас. Всё затихло. Светила яркая луна.

Юша не раз бывал в дозоре, и всегда в эти ночи его охватывало щемящее чувство тревожного ожидания. Лёжа на кошме, он внимательно смотрел вдаль на освещённые лунным светом холмы и крепко сжимал свою маленькую кривую саблю.

Привычные ко всему Афанасий и Хаджи-Якуб занимались своим делом. Никитин латал совсем износившуюся рубаху, а проводник перетирал узловатыми старческими пальцами сухие травки, перемешивал их в тряпице и вполголоса рассказывал сказку. Невольно Юша стал прислушиваться к его бормотанью:

— …И говорит сова вороне: «Что дашь ты в приданое за дочерью своей?» И ответила ворона сове: «Дам три города, только что разорённых, с дымящимися развалинами, с гниющими трупами». И засмеялась сова. «Войны идут над Ираном, — сказала она, — разрушенные города что ни день, то дешевле становятся. Через год ты мне предложишь триста разрушенных городов и тысячу сожжённых деревень впридачу, а я, быть может, откажусь». И услышал мудрец эти слова — а он понимал птичий язык, — заплакал и разодрал на себе одежду. Понял он, что не видеть Ирану покоя, ждут его набеги и войны великие.

Афанасий и Хаджи-Якуб не забывали о дозоре и время от времени поднимали голову, вслушиваясь и всматриваясь в ночные поля.

Выли шакалы на развалинах, но к ним все давно привыкли.

…Уже луна взошла, и густая тень от стены накрыла дозорных.

Вдруг Никитин легко и бесшумно вскочил на ноги. Юша вздрогнул.

— Что такое, дяденька Афанасий?

— Нишкни! — шёпотом кинул ему по-русски Афанасий.

Хаджи-Якуб тревожно привстал.

— Ничего не слышу! — после долгого молчания наконец сказал он.

— Шакалы смолкли, — шепнул Никитин, показывая на развалины.

Тут только старик и Юша заметили, что вокруг стало особенно тихо. Надрывный вой шакалов смолк.

— Не брешут, — повторил Афанасий,— видимо, спугнул их кто-то. Юшка, лети в стан, буди хозяина. Только чтобы шороха не было! Держись тени, светлые места переползай. А мы с дедом гостей встретим!