За три моря

Юша скользнул вдоль стены, обогнул мечеть, спустился в сухое ложе заброшенного арыка и, пригнувшись, стараясь не шуметь, побежал к стану.

Али-Меджид спал, раскинувшись в походном шатре. Юша наткнулся на него и тихо тронул его за руку.

Самаркандец вскочил.

— Что случилось? — воскликнул он.— Почему ты здесь?

— Дяденька Афанасий послал, — зашептал Юша. — Думает разбойники к стану крадутся. Слышишь, шакалы замолкли?

Самаркандец выбежал из шатра и разбудил своих спутников. В это время от мечети донёсся грохот. Афанасий пустил в ход свою пищаль. Тотчас же раздались крики, стрелы засвистали и застучали по камням. Из стана бросились на помощь к дозорным. Побежал и Юша.

Никитин лёжа отстреливался из пищали. Проводник, спрятавшись за камнем, стрелял из лука.

Разбойники не ожидали такого отпора. Некоторое время они стреляли, кричали для острастки и гарцевали на поляне. Потом раздался резкий свист. Сразу крики смолкли. Топот коней замолк вдалеке. И снова стало тихо.

Утром Юша нашёл в развалинах труп. Туркмен лежал на спине. Папаха откатилась далеко в сторону, обнажив жёлтую бритую голову. Зелёный халат был тёмен от крови, а в левом боку чернела рана, облепленная мухами и муравьями.

Юша накрыл папахой лицо убитого и тихо вышел из развалин.

Кони и верблюды были уже навьючены. Ждали Юшу. Караван тотчас же снялся с места. 

К великому Южному морю

Настала осень, а караван всё шёл и шёл. Начались дожди и превратили солончаки в грязное месиво. Кони и верблюды пробирались с трудом. Пришлось опять сократить перегоны.

Но вот солончаки сменились песчаной пустыней, перемежающейся с каменистыми лощинами и холмами, и на закате путники наконец увидели башни, минареты и купола мечетей Иезда.

Город этот мало отличался от других городов Персии — всё те же узкие и грязные улицы, всё те же слепые дома с внутренними двориками, мутные арыки, кучи нечистот, бродячие собаки, грызущиеся из-за падали.

Название этого города Афанасий Никитин слышал не раз ещё на Руси. В Иезде вырабатывались ткани, которые персидские купцы продавали татарам. А татарские купцы перепродавали иездские шелка русским на ярмарках под Казанью. Жили здесь и ремесленники, вырабатывавшие металлические изделия. Город выглядел странно. Вдоль улиц шли сады, но грунт в некоторых частях города находился гораздо ниже улицы, на дне глубоких канав. Там же текли арыки, и туда выходили двери жилищ. А вровень с улицей оказывались крыши домов и вершины фруктовых деревьев. На плоских крышах строились новые дома, и к ним над садами и дворами перекидывались мостики. Хаджи-Якуб объяснил, что дома и сады ушли вглубь потому, что песчаные бури из пустыни неустанно засыпают Иезд песком. Поднять сады на песок нельзя, так как вода не потечёт вверх, а без воды они погибнут. Поэтому жители тщательно высыпают песок на улицу, и она растёт, поднимаясь выше домов и деревьев.

В Иезде, как и в Куме, много было пришлого люда — крестьян, перебравшихся в город из ограбленных и разорённых селений, мелких торговцев и бродяг, пришедших в город вместе с войсками Узун-Хассана.

Днём они бродили по городу и толкались на базаре, пробавляясь случайными заработками, а по ночам ютились в развалинах.

— Сегодня на улицу не ходите, — сказал однажды русским Али-Меджид. — Сегодня день памяти имама Хуссейна, и народ сегодня горячий. Узнают неверного — зарежут.

Он ушёл вместе с Хаджи-Якубом. Ушли и другие. Караван-сарай опустел.

— Мне про Хуссейна этого старик наш рассказывал, — проговорил Юша.

— Кто же он был? — полюбопытствовал Афанасий.

— Говорил Хаджи-Якуб, что у пророка ихнего, у Мухаммеда, был зять, муж дочери — Али. Когда умер пророк, настала смута. В те годы убили Али, сыновей его, Хассана и Хуссейна, и внуков его.

Персиане чтут память их, на могилы к ним ездят, а в день смерти поминки справляют…

Снаружи доносились крики и шум. Афанасий и Юша стали наблюдать за всем происходившим на улице сквозь дырку в ограде.

Улица была переполнена людьми. Многие мужчины ходили нагие до пояса, вымазанные нефтью и сажей. Только глаза и зубы блестели на их тёмных лицах. Ударяя камнем о камень, они выкликали что-то.

Вдруг толпа расступилась, и Афанасий с Юшей увидели сначала какие-то шесты с арабскими надписями, а за ними — разукрашенные гробы. За гробами выступали богато убранные кони. Их сопровождали люди, вооружённые копьями, мечами, саблями. Но вот показались ещё кони. На них сидели два мальчика. Обнажённые тела и лица детей были вымазаны кровью. Толпа заревела, почти все бросились на колени, царапая себе до крови лица. Многие наносили себе острыми камнями, ножами и гвоздями раны в лицо, грудь и руки.

— Гробы эти — в память об имаме Хассане и имаме Хуссейне, — сказал Юша Афанасию, вспомнив рассказы Хаджи-Якуба, — а ребята — их детки.

Потом привезли на осле богато одетое чучело, набитое соломой. В руках у него торчали деревянный меч и копьё. Стража поддерживала чучело и отгоняла особо ревностных правоверных, которые не только плевали и ругали чучело, но и пытались ударить его ножом или палкой.