За три моря

— Не любят персиане вороных коней,— сказал он. — Вороной конь был у Езида — убийцы имама Хуссейна. А память Хуссейна персиане чтут. Поедешь на вороном — не пустят тебя ни в караван-сарай, ни в селение.

Пришлось отказаться от вороного. При покупке коней дело не обходилось без споров, криков и клятв. Иногда покупатели, не сторговавшись, уходили, хотя Юше казалось всякий раз, что они делают непоправимую ошибку, упуская чудесного коня.

Но обычно к вечеру, когда торг кончался, продавец сам приезжал на этом коне в караван-сарай и уступал его по той цене, какую ещё утром давали ему Али-Меджид и Никитин.

Наконец все кони были куплены.

Однажды, когда Али-Меджид и Никитин торговали последнюю вьючную лошадь, к ним подошёл худенький старичок. Вежливо поздоровавшись, он спросил Али-Меджида, не бухарец ли он, как можно судить по цвету и рисунку его халата.

— Я из Самарканда, отец мой, — ответил Али-Меджид.

Старичок рассыпался в похвалах Самарканду и потом рассказал, что сам он из далёкого города Шираза, ходил поклониться святыням Великой Бухары, а теперь, возвращаясь домой, хотел бы наняться к кому-нибудь проводником.

Он брался проводить путников до города Иезда. Али-Меджиду и Никитину это было по пути, и они наняли старика, назвавшегося Хаджи-Якубом.

Старый ширазец оказался бывалым и опытным человеком. Он помог выбрать персидские сёдла — широкие, высокие и мягкие, с коваными стременами, кожаные фляги для воды, перекидные мешки — хурджумы и сбрую, украшенную кисточками и поддельной бирюзой. Наконец сборы были окончены, и караван тронулся в путь.

Караванный путь

Весна была в разгаре. Цвели фруктовые деревья, зеленела трава, пели птицы. Комары и мухи — бич Мазандарана — не оставляли путников и их коней в покое. То и дело попадались змеи. Из густой чащи зелёного леса, опутанной колючей лозой, удушливо пахло болотом, прелыми прошлогодними листьями. Проводник Хаджи-Якуб не велел никому свёртывать с дороги.

— Там теперь змеиное царство, — сказал он. — Змеи проснулись после зимней спячки голодные и злые.

И действительно, вскоре, когда караван пересекал сырую лужайку, конь Хаджи-Якуба остановился и в страхе захрапел. Впереди, свернувшись клубком, грелась страшная очковая змея. Она подняла голову, украшенную раздутыми мешками за ушами, и, покачивая ею, угрожающе шипела. Сознавая свою силу и не будучи знакома с действием огнестрельного оружия, она и не думала уступать дорогу людям. Никитину пришлось истратить на неё добрый заряд дроби из пищали. Юша с торжеством содрал и привесил к своему седлу красивую шкуру ядовитого гада.

Караван медленно поднимался в горы.

Три дня шёл он до перевала, останавливаясь ночевать в небольших персидских селениях.

Постепенно густые лесные заросли стали редеть. Чаще попадались широкие поляны, заросшие дикой мятой и укропом, горные пастбища.

Караван одолел последний подъём и очутился за перевалом.

Впереди расстилались безлесные нагорья, вдалеке сверкала снегами горная вершина Демавенда.

В Мазандаране вода была всюду: ручейки, речки, топкая грязь на дороге, самый воздух был напоён влагой.

Теперь всё изменилось, и почва и воздух стали сухими.

Далеко простирались искусно орошённые поля пшеницы и ячменя, окружённые кустами орешника, тополями и шелковúцами. Чем ближе караван подходил к селению, тем больше было садов и бахчей.

Путешественников поражало трудолюбие, с которым добывали персы воду в своей бесплодной стране. Во многих местах не было ни рек, ни озёр, и неоткуда было провести арыки. Тогда крестьяне проводили подземные каналы. Для этого вдоль подножия гор они рыли колодцы, подчас очень глубокие. Если в каком-либо колодце показывалась вода, от его дна в сторону деревни начинали вести кяриз — овальный ход глубиной в рост человека или меньше. Голые люди, стоя по колено в воде, согнувшись в подземелье, кайлом долбили глину, а затем выносили её на спине в кожаных мешках к колодцу. Там её принимали с помощью ворота, вращаемого верблюдом, ходившим по кругу. Когда подземный ход уходил в сторону метров на сорок, над ним рыли новый колодец, чтобы не носить землю далеко.

Целые десятки колодцев вытягивались цепочками над кяризом от гор до деревни, иногда на протяжении тридцати—пятидесяти километров и больше.

В пустыне не было деревьев, и подземные ходы нечем было подпирать. Часто своды рушились, погребая рабочих. Не из чего было даже сделать хороший ворот. Страшно было глядеть, как спускают на головокружительную глубину человека на вороте, сбитом деревянными шипами из жалких кривых сучьев. Жители рассказывали, что иногда целая деревня, проработав несколько лет на постройке кяриза, оказывалась без воды и должна была выселяться в чужие края, потому что подземный канал натыкался на слой песку, мгновенно выпивавший драгоценную воду.

Персидские селения не понравились Никитину. В низеньких домах-мазанках окон не было. Свет проходил через дверь и дымовое отверстие наверху. Потолком служил настил из прутьев, и сверху всё время сыпался какой-то сор, прутики и комочки глины.