За тридевять планет

Придя к Фросе... Но правды ради я должен сказать, что, прежде чем отправиться к Фросе, я побывал в столовой. У меня стало железным правилом поддерживать свой организм в определенном тонусе. С этой целью я старался нормально питаться и ежедневно проделывать хотя бы несложные физические упражнения. В тот день я заказал щи с жирной бараниной (в меню стояли щи с жирной и щи с постной бараниной, я предпочел первые), две свиные отбивные, тоже достаточно жирные, и два стакана компота из сухофруктов.

Вообще-то я мог бы съесть и больше, но вспомнил, что впереди еще ужин, и решил ограничиться этим.

В дверях я столкнулся с Шишкиным. Он загорел за лето - только глаза и зубы белели - и выглядел этаким молодцом, которому все по плечу.

- Ну как, Эдя? Отдыхаем?

- Что делать! - ответил я с сожалением.- Да, кстати, Георгий Валентинович... Как там, на бригадном стане? Помощь не нужна?

- Что ты, Эдя, какая помощь? Отдыхай! Отдых, как и сон,- святое дело.

Отойдя шагов пять, я обернулся и крикнул:

- А капитан-то Соколов, а?

- Капитан молодец! Наш брат, механизатор! - сверкнул белыми зубами Шишкин.

Придя к Фросе, я увидел, что во дворе и на веранде полно народу. Люди стояли, сидели - кому как было удобнее,- переговаривались и смотрели на экран переносного телевизора, который по случаю поставили прямо на подоконнике.

От репортеров и здесь не было житья. Они заняли господствующие высоты и время от времени нахально щелкали и трещали своими аппаратами. Никаких магниевых вспышек я не заметил.

Очевидно, здешние пленки обладают высокой чувствительностью.

Раза два на веранду выходил дед Макар. Мне показалось, что он уже хватил рюмку-другую - щеки его раскраснелись,- и теперь сам готов лететь в космос.

Время от времени он внушительно восклицал:

- Алешка!.. Внук!.. И кто бы мог подумать! - И вперял взгляд в телевизор.

Когда явился почтальон с тяжелой кожаной сумкой, набитой телеграммами немыми и говорящими (здесь посылают и говорящие телеграммы),- на веранду вышла и Пелагея, поддерживаемая под руку теткой Соней, Все зааплодировали, а репортеры защелкали и затрещали еще пуще.

Я старался держаться незаметно, так сказать, в тенечке.

Увы, это не удавалось. Наверно, в моей фигуре было что-то этакое нездешнее, магнетическое... Или они начинали уже догадываться? Не знаю... Во всяком случае, и здесь, во дворе, я оказался в центре внимания. Достаточно сказать, что мужчины и женщины, как только увидели меня, сразу расступились, давая дорогу. Я замахал руками: мол, что вы, не стоит, однако прошел к крыльцу, и остановился в сторонке, и заложил руки за спину. Но и это не все. Когда затрещали аппараты, я заметил, что все объективы наведены на меня.

- Держись, Эдя!.. Я рад за тебя, черт! - сказал кто-то за моей спиной.

Я оглянулся. Это был Семен, сосед и друг.

- Почему я должен держаться? - Я сделал удивленное лицо.

- Видишь, как стараются?

Это они хотят тебя на весь мир прославить. Вот, дескать, какие замечательные, какие необыкновенные однодеревенцы у нашего космонавта.

Я хотел сказать Семену чтонибудь такое, что отбило бы охоту соваться со всякими замечаниями. Но в это время вышла Фрося, и меня прямо-таки в жар бросило от восторга. На ней была простенькая ситцевая кофточка и короткая (но не слишком короткая) Юбочка с разрезами по бокам. Волосы были распущены и свободно, как водопад, лились на плечи.

А лицо... Какое лицо! Некоторые мужчины любят глупые женские лица. Один мой знакомый, тоже тракторист, утверждал, будто женщине ни к чему умное лицо, потому что оно ни к чему, прежде всего, нам, мужчинам. Я не разделяю этой, по-моему, антинаучной точки зрения. Конечно, вовсе не обязательно, чтобы каждая женщина была Софьей Ковалевской или Мариной Цветаевой. Но иметь царя в голове и женщине не мешает. Все-таки, что ни говорите, а приятно, сидя вечерком бок о бок с любимой, поговорить о высоких материях.

Лицо Фроси я отнес бы к числу красивых и умных, а подобное сочетание, согласитесь, встречается не слишком часто. Во всяком случае, у нас, на Земле. Оно было женственно округлым, с мягко очерченным ртом и как бы ищущими губами. Глаза смотрели легко, весело и понимающе. Впрочем, легкость была и во всей ее фигуре, в походке, в каждом движении. Потому-то мужчины сразу попритихли, а репортеры мгновенно перевели свои объективы на Фросю и заработали еще ретивее.

Я представил, как бы вела себя в подобных обстоятельствах наша, земная Фрося. "Ой, да что вы!.. Да зачем это!.." - стала бы ломаться и кривляться, известное дело... Здешняя Фрося не ломалась и не кривлялась, наоборот, она, как всегда, хотела предстать в обычном, даже, может быть, в лучшем виде, чтобы люди, глядя на нее, радовались и за нее, и за себя, и за весь род людской.