За твоими глазами

– Тогда я возьму тебя прямо в нем, – Леон жадно поцеловал меня. – Оно так сочно подчеркивает твою фигурку, не знаю, смогу ли дождаться.

– Мэй? – Я резко обернулась на голос отца, ощутив священный ужас, как школьница, которую поймали за чем-то противозаконным. – Тони…

– Виктор, добрый день! – Леон с самой дружелюбной улыбкой протянул руку папе. – Как я рад встрече! Майя сегодня так прекрасна, не находите?

Я с паникой, но и любопытством смотрела за комедией, которую разыгрывал Леон. Конечно, я делилась с ним переживаниями о том, что папа думает о Тони, даже больше, чем с самим Тони. Леон мало комментировал, но я была счастлива просто выговориться, поскольку ни с кем в мире не могла поделиться: ни с Марго, ни с девочками, которые негласно приняли ее сторону, ни даже с Тони – мучительно и неприятно было бы пересказать ему то, что наговорил мне отец.

– Да, Тони, она всегда… хороша, – папа явно опешил.

– Маргарита пригласила меня в последний момент, но я не решаюсь зайти, чтобы не портить всем праздник, – проговорил он с самым неподдельным смущением.

– Ну… – папа замялся и посмотрел на меня, ища поддержки. Я лишь глупо хлопала глазами. – Раз Марго пригласила, то нужно идти.

– Виктор, я знаю, что у нас с вами много нерешенных вопросов, и вы имеете полное право презирать меня…

– Зачем же так… – перебил папа. – В конце концов, сегодня праздник, все вопросы решим потом, Тони.

– Согласен, – Леон снова протянул руку папе, видимо, в знак перемирия на вечер. – Виктор, вы сегодня тоже отлично выглядите.

На этих словах я уже не могла сдержаться и опустила голову, чтобы «любезнейшие собеседники» не увидели мой смех.

– Что это такое было, – шикнула я на Леона, когда мы вдвоем заходили в зал.

– Я давно ждал, когда ты меня познакомишь с тестем.

– Что?! – я округлила глаза.

– Я думал, что у вас с Тони все серьезно. Разве нет? Или на меня так чужая свадьба подействовала… – он беззаботно пожал плечами и подмигнул мне.

Глава 27

– Что с ним? – спросила Марго, практически отлепившая меня от танца с Леоном.

– Смотря что ты имеешь в виду.

– Тони сегодня какой-то слишком веселый, он перебрал?

– Нет, – я засмеялась, – он не пьет.

– Тогда вдвойне странно, – мы танцевали под зажигательную музыку. – Мы с ним встретились у туалета.

– Да? – я напряглась, Леон ничего мне не сказал по возвращении, сразу же пригласил на медленный танец. – О чем говорили?

– Да так… Он поздравил меня, пожелал кучу всего, как профессиональный тамада, – она хихикнула. – Тут я и подумала, что он напился.

– Нет, – я посмотрела в сторону одиноко сидящего за столом Леона, будто черный мазок на белом холсте.

– Еще он попросил у меня прощения за то, что причинил тебе боль, – добавила Марго и замерла, по ее лбу текли тонкие струйки пота. – Сильный поступок.

– Да, – только и ответила я, не найдя других слов от неожиданности.

– Странно, что раньше он не пошел не контакт, – музыка сменилась, и Марго плавно двигала руками и бедрами. – Может быть, все наладилось бы раньше.

– А сейчас наладилось?

– Поживем – увидим, – она чмокнула меня в щеку. – Ладно, иди к своему Тони, а то он там чернее ночи сидит.

Вернувшись к столику, я наклонилась и крепко обняла Леона под его протестующее: «Эй, задушишь!»

– Спасибо, – я поцеловала его в ухо.

– Рассказала? – без лишних предисловий спросил он.

– Угу, – промычала я, Леон развернулся и усадил меня на колени. – Почему ты попросил прощения у Марго?

– Потому что виноват.

Я нахмурилась. Музыка не смолкала, нам приходилось почти касаться лицами друг друга, чтобы расслышать.

– Ты поступил благородно, – я гладила пальцами его плечи, рубашка была новой, но какой-то шершавой, как мелкозернистый наждак.

– Где я и где благородство, Мэй? – он скорчил гримасу.

– Я чувствую, что ты – лучше, чем хочешь казаться.

– Неужели? Не ты ли называла меня садистом? – воскликнул он.

– Потише! – я сделала страшные глаза.

– Так что, не ты? – нарочно тихим шепотом переспросил Леон.

– Я, – также шепотом ответила я и, облизав губы, добавила. – Но, может быть, мне теперь даже нравится.

Взгляд Леона был переполнен эмоций: изумление, восхищение, темное желание.

– А ты – хуже, чем хочешь казаться, – он сказал настолько тихо и низко, в самое ухо, что мурашки побежали вдоль позвоночника.

Свет переключился, вдруг стало ярко, голос ведущего заявил, что через пять минут вынесут торт. Я поднялась с коленей Леона, но он потянул меня обратно и спокойно сказал:

– Хочешь пойдем? Ты ведь не любишь сладкое.

Он все знал, каждую мелочь. Знал меня лучше, чем папа, Марго и Тони… чем я сама себя знала. Он много молчал, слушая, или давал грубые язвительные комментарии, на которые я, естественно, обижалась. Он не боялся просить прощения и признавать свой цинизм и резкость. А после – после близости или после возвращения домой – я осознавала, что Леон, в сущности, был во всем прав, как бы жестко или неприятно ни звучали его слова. Каким бы агрессивным ни было его поведение – он мог что-то разбить в порыве ярости – меня он всегда защищал, даже когда я была очевидно неправа.