За тысячи лет до Рагнарека

«Интересно, что там нужно тебе самой?» — чуть не сказал вслух Тейн, но промолчал. Он и так понимал, что у его новой подруги есть немало тайн — достаточно и того, что она до сих пор умело уклонялась от прямого ответа на вопрос, что заставило ее покинуть Альбу. Впрочем, недостаток искренности Сарси с лихвой возмещала ночью, укладываясь под плащом Тейна — после чего у него уже не оставалось сил на расспросы. Да и в любом случае совет был неплох: Тейн краем уха слышал о священном острове далеко на западе, и украшенным золотом и янтарем святилище из красного кремня. Остров этот посвящался Тиусу в ипостаси бога-хранителя законов, и слово его жрецов считалось последним из доводов во всех спорах и дрязгах правителей по обеим Северного Моря.

— Ладно, — кивнул Тейн, — значит, завтра, идем на Фарри.

Волчья свадьба

Ледяной ветер хлестнул по лицу горстью колючего снега и Одрик, втянув голову в плечи, торопливо заполз в свое «логово» — небольшую пещеру или, скорей, большую нору, вырытую на склоне отвесного берега. Долгие годы, если не века, подобные убежища служили молодым кемерам, уходившим из родных становищ для посвящения. Им было проще, чем Одрику — во-первых, они покидали родной очаг не в одиночестве, а в сопровождении таких же отроков, желающих стать мужчинами; а во-вторых это все же происходило летом. Однако Одрик не мог себе позволить дожидаться летнего тепла — южный поход, что готовила Пенфеса, мог начаться со дня на день и наследник Рудогорья страстно желал поскорее пройти посвящение, чтобы встать плечом к плечу с остальными «волками».

Кутаясь в накидку из волчьих шкур, Одрик бросил на пол охапку хвороста и, щелкая кресалом, начал разжигать огонь. Вскоре ему это удалось — и яркие языки пламени весело заплясали, прогоняя холод и тьму. Одрик меж тем разделывал костяным ножом, — ни бронзы, ни тем паче железа не позволялось использовать во время испытания, — тушки двух упитанных щенков, украденных в одном из окрестных селений. Содрав шкурки, он тщательно обмотал ими ноги — единственная дозволенная ему обувь. Вскоре над костром уже поджаривались на прутьях куски собачьего мяса и проголодавшийся Одрик истекал слюной, предвкушая сытный, пусть и уже изрядно надоевший ужин.

Вот уже несколько дней он жил здесь: нося обмотки из волчьих шкур, питаясь плохо прожаренной собачатиной и запивая ее водой из проруби. Из его землянки открывался вид на замерзшую гладь Реки — столь большой и широкой, что у кемеров даже не нашлось для нее отдельного названия. Просто Река. Вдоль ее берега тянулись курганы, насыпанные в незапамятные времена в честь забытых вождей неведомых народов. У подножия одного из этих курганов и была вырыта пещера для посвящений, которую облюбовал Одрик.

Наконец, досыта наевшись нежного щенячьего мяса, молодой человек свернулся клубком в углу пещеры и, укутавшись посильнее в волчьи шкуры, постарался уснуть. Ему снилось лето: родное Рудогорье и Озерный Край, высокие скалы, озаренные солнцем дубравы и озера, разбросанные среди них, словно капли росы в густой траве. Вот два водоема, самых синих и глубоких, вдруг обернулись большими глазами на красивом смеющемся лице, обрамленном светлыми волосами. Пухлые алые губы призывно улыбались Родрику, обнаженное тело, едва прикрытое распущенными волосами, манило своей белизной и округлостью форм, вызывая мучительно-сладостное напряжение в паху. Внезапно лицо Амалы сменилось другим — тоже женским, с резкими, хоть и привлекательными чертами, с жутковатого вида шрамом на правой щеке. Единственный зеленый глаз блеснул хитрым прищуром, узкие, высушенные ветрами, губы раздвинулись в голодной ухмылке и изо рта Пенфесы вырвался вдруг громкий волчий вой.

Одрик проснулся в холодном поту, с колотящимся сердцем, нащупывая на боку каменный нож. Он по-прежнему лежал в своей землянке, рядом с почти потухшим костром — и он все еще слышал волчий вой. Он доносился снаружи, все более громкий и какой-то…требовательный. К одному волчьему голосу добавился другой, потом еще и еще — целое звериное многоголосье возносило свои извечные мольбы к холодному ночному небу и сиявшему в нем светилу. Одрик подполз ко входу в нору и осторожно выглянул наружу: над Рекой ярко светил молодой месяц и в его бледном свете были ясно видны выходившие на противоположный берег серые тени.

Одрик припомнил, что рассказывал дядя про эти посвящения.

«Звери Вайу сами тебя найдут, когда придет срок, — наставлял племянника Варах, — не пытайся сам искать волчью стаю, зимой это кончится лишь твоими обглоданными костями на снегу. Они должны сами выйти на твое логово и тут уже одни лишь боги решат — признать ли им тебя за своего или же набить твоим мясом голодные животы».