За убегающим горизонтом

С наступлением весны Филибер Коммерсон почувствовал себя неважно. Лицо его заострилось, движения стали нервозными. Он не мог превозмочь чувства неудовлетворенности. Большая известность и даже слава ученого ничего не значили для Академии. Его доклады, которые он посылал туда, лежали непрочитанными, а собранные гербарии хранились небрежно. Никто из его коллег, даже знаменитый Бюффон, не исходил столько, как он, не собрал таких обширных коллекций. Сам Линней просил его описать средиземноморских рыб, и эта работа удалась ему!

Путешествуя по Швейцарии, Коммерсон посетил Фер-не — жилище Вольтера — и так понравился гениальному, но своенравному старцу, что тот просил остаться у него секретарем. Филибер согласился. И потом Вольтер нехотя отпустил ученого. Четыре года Коммерсон провел в беспрерывных скитаниях, но на родине его ждал сильный удар: он потерял жену и сына. В сорок семь лет это, наверное, еще тяжелее, чем в молодости. Обострилась мучившая его болезнь. Ближайший друг, астроном Лаланд, уговорил его хоть на время приехать в Париж, немного рассеяться. Но и здесь мрачные мысли не покидали его.

И вот неожиданное приглашение в экспедицию. Побывать в южных странах — его давнишняя мечта. Конечно, безумие отправляться с больными легкими в тропические страны, где воздух насыщен влажными испарениями. Но упустить такой случай? Организатор экспедиции — бывший полковник— направляется на юг Атлантического океана, чтобы передать какую-то колонию Франции испанским эмиссарам. Ну что ж, Малуинские острова — это такое место, где не побывал еще ни один натуралист. Хватит ли только у него сил?

Коммерсон посмотрел на себя в тусклое зеркало: грустные темные глаза, усталые складки вокруг рта, морщинистый лоб.

Надо ехать к этому полковнику на улицу Гренель. Коммерсон с неудовольствием подумал, что нужно, пожалуй, надевать парик, белые чулки и кафтан.

День выдался туманным, дождливым. Серые парижские дома стояли под таким же серым небом. На улице, как всегда, было оживленно и суетливо. Коммерсон не смотрел по сторонам. Но когда проезжали мимо огромного строящегося здания, он выглянул из окна кареты: Эколь Милитер — Военная школа. Он не любил военных, вообще все то, что связано с войной. Война за австрийское наследство сменилась Семилетней войной с Англией и Пруссией. Как это мешало его работе. Что разделяет народы и страны? Невежество, суеверия, религиозные распри, чванливость и алчность царственных особ! Нет ничего хуже войн. Каждая из них отбрасывает человечество назад. Как бы далеко, шагнуло оно вперед, если бы ученые всех стран объединили свои усилия. Коммерсон давно мечтал о создании всемирной академии наук. И опять пришли мысли о том, что полковник — неподходящая фигура для руководителя научной экспедиции.

Но мужественное лицо Бугенвиля понравилось Коммерсону, хотя это было лишь первое впечатление. Наблюдая жизнь растительного мира, ученый привык не доверять внешнему виду живого существа. И в шутку он часто говорил, что подходит к незнакомым людям, как к не определенному еще виду растения: каково оно, как существует, чем питается, как завоевало себе место под солнцем?

Неторопливо беседуя, он старался выяснить характер своего будущего спутника. Тот казался рассеянным и не всегда отвечал прямо на поставленный вопрос. Это настораживало.

— Вы говорите, мосье, — продолжал выспрашивать Коммерсон, — что конечная цель вашего путешествия — так называемые Малуинские острова. Почему же тогда требуется такой большой срок, чтобы подготовиться к нему? Ведь вы упомянули конец лета, может быть, даже осень.

— Видите ли, — с оттенком некоторой снисходительности ответил Бугенвиль, — в южном полушарии сейчас начинается зима, а это время — самое неблагоприятное для плавания по южным морям. Мы рассчитываем выйти из Нанта в конце октября — начале ноября, чтобы быть на Малуинах в январе, и перевезти колонистов, не пожелающих остаться при испанцах, в Буэнос-Айрес, откуда они смогут вернуться во Францию.

Ответ представлялся убедительным. Но Коммерсон видел, что его собеседник тоже приглядывается к нему и потому говорит не совсем откровенно.

— Правда ли, — наконец спросил Коммерсон, — что наше путешествие может продлиться намного дольше, чем вы сейчас говорите?

Бугенвиль улыбнулся. Да, этот Коммерсон ему положительно нравился. Он ничего не хочет знать о придворных интригах, о том, что не связано с наукой. Тогда, в разговоре с Шуазелем, Бугенвиль понял, что ничего еще нельзя сказать определенного до официального предписания о путешествии. А слухи о нем уже успели распространиться по Парижу. Он посмотрел на бледное лицо ученого.

— Да, мосье, это правда. Поэтому вам тоже нужно как следует подготовиться. Не думаю, чтобы вы вернулись во Францию с пустыми руками. Но что с вами, мосье, вы нездоровы?

— Нет, благодарю вас, — проговорил Коммерсон, с трудом удерживаясь от кашля. Он улыбнулся — Я не буду вам в тягость на корабле. Хотя, быть может, и подумаю о том, чтобы составить завещание перед тем, как отправиться в путь, — добавил он полушутя.