За убегающим горизонтом

Коммерсону передалось воодушевление Дидро, его речи, страстной, увлеченной. Но тот, наконец, спохватился и спросил, не утомил ли своего терпеливого слушателя.

Коммерсон взволнованно пожал ему руку.

— Я счастлив, что сумел с вами познакомиться, и надеюсь по возвращении в Париж еще раз обсудить все то, о чем мы с вами беседовали.

— Я не сомневаюсь, — ответил Дидро, — что из экспедиции вы привезете столько интересного, что этим прославите Францию и станете одним из бессмертных.

Это был намек на Академию наук, члены которой никогда не переизбирались, а их места занимали лишь после ухода академиков на пенсию или в случае их смерти.

Когда Коммерсон ушел, Дидро распечатал синий пакет.

Вольтер советовал ему покинуть родную землю, приглашал его разделить с ним одиночество и именем человечества заклинал не подвергать себя опасности проскрипции, первый сигнал которой был только что дан парламентом, из неуместного стоицизма не жертвовать жизнью и талантами, которые могут еще долго приносить пользу наукам и обществу.

Нападки на энциклопедистов усилились. На днях д’Аламбер говорил ему, что правительство может принять серьезные меры против свободомыслящих просветителей. Постановлением Королевского совета было аннулировано разрешение на издание «Энциклопедии» ввиду того, что «приносимая науке и искусству польза совершенно не соответствует приносимому религии и нравственности вреду».

Но прекратить свое великое дело?..

Дидро схватил лист бумаги.

«Я прекрасно знаю, что когда хищный зверь хлебнет человеческой крови, он уже не может обходиться без нее, — писал он Вольтеру. — Я прекрасно знаю, что он обратил свои взоры на меня и меня он, может быть, пожрет первым. Я прекрасно знаю, что честный человек может здесь в двадцать четыре часа потерять свое состояние, потому что они негодяи; свою честь — потому что здесь нет законов; свою свободу — потому что тираны подозрительны; свою жизнь — потому что они ни во что не ставят жизнь гражданина и пытаются спастись от общего презрения террором… Я прекрасно знаю, что они бросили и продолжают держать в тюрьме сановника, во всех отношениях достойного уважения, только потому, что он отказался содействовать разорению Бретани и открыто признал свою ненависть к суеверию и деспотизму Я прекрасно знаю, что у меня нет ни происхождения ни добродетелей, ни положения, ни талантов мосье. Лашалоте, и когда они захотят меня погубить, я буду погублен. И все же я отказываюсь уехать из Парижа».

Когда Коммерсон приехал к себе, он еще долго размышлял над тем, что сказал ему Дидро. Слова философа заставляли совсем по-иному подходить к живой природе. Нет, не классификация, не родство растений, само по себе — пусть и не по случайным, как у Линнея, а более глубоким признакам — должно лежать в основе ботаники. Гораздо важнее знать, как произошли эти виды, как они развивались и изменялись. С этими мыслями он и поехал в ботанический сад к профессору Бернару Жюссье, который давно работал над новой систематикой растений. Они долго ходили из оранжереи в оранжерею, где в тесных кадках томились пышные тропические растения. Выйдя на свежий воздух, Коммерсон подставил свежему ветерку разгоряченное лицо. Нет, растения надо изучать не в ботаническом саду, а там, где они растут, в естественных условиях. Коммерсону не терпелось ступить наконец на палубу корабля.