За убегающим горизонтом

— Завещание не мешает оставить всем, — серьезно сказал Бугенвиль.

— Итак, — продолжал он, — никто не знает, сколько еще не открытых земель лежит по ту сторону обеих Америк. А уж для вас, мосье, это просто новый мир.

Коммерсон задумался. Ему хорошо было известно, как богата флора тропических стран. И вот что удивительно: в этих благословенных местах, там, где природа поражает своим изобилием, моряков ждали самые тяжелые испытания: голод, страшная цинга. А ведь на южных островах много очень вкусных и питательных плодов. Кто знает, может быть, многие тропические растения стоит выращивать и в Европе, и тогда тяжкий труд земледельца будет вознаграждаться сторицей. Какой простор для научных исследований ждет его там! Сколько предстоит еще сделать. А годы уходят, да и здоровье все чаще подводит его. Он только-только поднялся от простого собирательства к важным обобщениям. Нет, что бы его ни ждало, он отправится с Бугенвилем.

Коммерсон закашлялся и полез в карман за платком. Пальцы нащупали твердый синий пакет. Коммерсон вытащил его и прочитал:

«Мосье Дени Дидро. Париж. От Франсуа Вольтера. Ферне».

Бывшему секретарю Вольтера оставалось выполнить еще одно поручение великого старца.

Дидро уступил гостю свое кресло, а сам удобно устроился на внушительной кипе типографских корректур. Тесная комната была заполнена книгами. Стол с гнутыми ножками занимали раскрытые тома с множеством пометок на полях, исписанные торопливым почерком листки бумаги. Дидро принимал в халате, и это радовало Коммерсона. Ученый не любил официальной обстановки. Здесь же все располагало к самой непринужденной беседе.

На краю стола лежал синий конверт, который Коммерсон передал Дидро, пояснив, что некоторое время был секретарем философа.

— Так вы, мосье, естествоиспытатель? — спрашивал Дидро. — Я слышал, что вы собираетесь в кругосветное плавание. Нет ничего полезнее для науки.

— В этом я давно убедился, мосье, — живо ответил Коммерсон. — Во время своих скитаний по Европе я открыл много новых растений, которые нельзя отнести ни к одному роду, описанному Линнеем. Значит, это новые роды? Совсем нет. Скорее, классификация Линнея далеко не совершенна.

Дидро сосредоточенно смотрел на пряжку своего башмака. Вдруг он быстро поднял голову. На Коммерсона смотрели смеющиеся глаза философа.

— Послушайте, мосье, какие оригинальные мысли пришли мне только что в голову. Наш проводник по звездному небу Фонтенель объясняет нам, что на небесах есть потухшие солнца, точно так же, как и вновь зажегшиеся. Вы, вероятно, спросите, к чему это я веду? Сейчас узнаете. — Дидро вскочил и принялся расхаживать по комнате. — Допустим, что наше солнце постигла та же участь. Что же тогда произойдет со всем растительным и животным миром? Он погибнет. А если возникнет новое солнце? Тогда на земном шаре снова появится растительность, плоды, насекомые и, вероятнее всего, животные и человек — как естественные продукты жизни.

— Человек? — переспросил удивленный Коммерсон.

— Да, и человек, но не в том виде, в каком он существует сейчас. Сначала в каком-то, не знаю, в каком виде, затем снова не знаю, в каком, и наконец, спустя сотни миллионов лет, из миллионов видов получится двуногое существо, называемое человеком. Из этого следует, что те растения и животные, которых мы наблюдаем сейчас, суть не что иное, как переходные формы к другим, которые опять-таки будут все время изменяться. Все эти мысли, истинные ли, ложные, очень занимательны, не правда ли, мосье?

— Эти мысли для меня столь новы, — ответил пораженный Коммерсон, — что их надо как следует обдумать. Но пока же наш долг для блага будущих научных исследований и обобщений найти и описать все существующие виды растений. Надо, я уверен, создать новую систематику растений, но не такую, как предлагает нам Линней.

Дидро был врагом всякой системы. Он недовольно поморщился. Уж очень пахнет от всего этого мертвой схоластикой, где не остается места ничему живому. Классификация… Она должна быть очень гибкой, чтобы не стать совершенно бессмысленной. Но Дидро уже целиком захватили его мысли об изменчивости всего живущего. И он стал доказывать, что если отбирать животных или растения по какому-нибудь признаку, то в конце концов можно добиться удивительных результатов.

Коммерсон, от природы молчаливый, так и не смог вставить ни единого слова. Но он внимательно слушал философа. Как можно было не уважать этого человека? Поистине вся его жизнь — пример самоотверженности и бесстрашия в борьбе со всем тем, что мешает человечеству двигаться вперед. Его двадады сажали за решетку, книги его запрещают, сжигают. Вот уже сколько лет он стоит во главе «Энциклопедии», несмотря на все запреты и гонения, несмотря на то, что из-за бешеных нападок церкви, властей многие сотрудники покинули его и самому Дидро мракобесы грозили расправой. Коммерсон знал и то, что такие «вольнодумцы», как Шуазель, открыто ненавидели энциклопедистов и старались пресечь их деятельность.