За Урал

Даже мелочи — кабинетные фигурки, пепельницы, папиросницы, даже гладкие стаканчики — сделаны удивительно изящно! Но ни одна вещь здесь не продается. В публику поступают только изделия кустарей, частной работы; эти изделия пользуются большою известностью и сбытом, считаются интересными и красивыми: но тому, кто видел работу гранильной фабрики, эти кустарный вещи покажутся ничтожными и во всяком случае — не более как грубым подражанием.

Рабочие-камнерезы на гранильной фабрике

Чтобы судить о кропотливости труда, я приведу в пример дарохранительницу, сделанную к престолу храма на станции Борки, где произошло крушение царского поезда. Эта вещь, некрупная по размерам, работалась здесь два с половиной года; она состоит из трех сортов яшмы, разных цветов, а кресты над нею сделаны из желтого топаза. По художественной отделке, это замечательная вещь!

Музей Уральского общества любителей естествознания тоже довольно интересен и обширен. Главная задача его — жизнь и быт Урала, что характеризуется коллекциями животных и насекомых, рыб и птиц, минералов, монет, растительности и предметов быта местных инородцев: одежда, вооружение, идолы и т. п. Между прочим у самого входа помещен громадный золоченый шар с крупною надписью:

“1,265 пуд. золота29 000 000 кредитных рублейпо нынешнему курсу”

Если бы все золото, добытое за 60 лет в Невьянском заводе слить вместе, то получился бы именно такой шар, в котором 39,5 куб. футов шлиховского золота.

Меня крайне занимала мысль — увидать, хота бы и мимоходом, добычу золота; но прииски все были слишком далеко, и добраться до них я не имел возможности. Впрочем, верстах в двух или трех от города были прииски, истощенные, ничтожные, завещанные кем-то городскому хозяйству, под названием, если не ошибаюсь, „Основинские прудки”.

По пословице, на безрыбье и рак — рыба, в был доволен и тем, что увижу приисковую работу, и, не теряя времени, нанял извозчика и поехал.

Близилось уже к вечеру.

X. Золотые россыпи.

Среди зеленеющей полянки, окаймленной невысоким лесом, словно русло какой-то пересохшей реки тянется изрытая полоса, то с ямами, то с кучами ярко-желтых камней и песка, то змеится по ней ручеек, направляясь вкривь и вкось, то зеленеет трава. Кое-где, близ воды, копошатся люди. „А вон и приказчик! — указал мне извозчик на человека в длиннополом сюртуке, который не спеша пробирался по берегу. — Стало быть, дальше работают!”

Мы обогнали приказчика и вскоре остановились возле землянки. Тут было все: журчала вода, дымился костер, работали люди: один, стоя по пояс в яме, рубил киркой каменистую почву, другой насыпал песок и камни в тачку, третий стоял у чугунной дырявой плиты, в которую сбегала вода, и шевелил мокрые камешки „гребком”. Это и были — старатели, т.е. вольные рабочие, получающие здесь не определенное жалование, а плату с каждого добытого золотника. Когда я подошел, они уже кончали работу. Мужик вылез из ямы и бросил кирку, на плиту под промывку насыпали еще две-три лопаты камней, и решили, что на сегодня — достаточно.

Пока для меня ничего не было понятно. Я видел, как бежал откуда-то небольшой ручеек, на пути его лежала чугунная плита, узкая и длинная, вся продыравленная, на ней лежали песок и камни, которые обмывались течением ручейка и беспрестанно шевелились гребками старателей, стоявших, растопыря ноги, среди лужи. Все это делалось медленно, молча, и я глядел тоже молча, подошел еще какой-то зритель с охотничьей собакой и, не вымолвив ни слова, остановился перед плитой. У костра сидела баба и молча пила чай. Было слышно только, как скрежетали по плите переворачиваемые камешки, да тихонько журчала вода.

Вдруг из-за землянки раздался сердитый окрик, и перед нами появилась старуха с круглым хлебом в руках.

— Эй! молодец! — закричала она, поднимая вверху хлеб, у которого недоставало краюшки. — Собака твоя хлеб сожрала! Чего ты собак сюда таскаешь?

Сосед мой спокойно повернулся, взглянул на старуху и так же спокойно ответил.

— Моя собака не тронет.

— Чего не тронет! Кто ж это хлеб-то сейчас уволок?

— Не знаю. Моя не тронет.

— Другой тут нет собаки, — небрежно возразил один из старателей.

— Моя не возьмет, — невозмутимо оправдывался зритель и продолжал следить за работой.

Произойди такой случай у нас в подмосковной деревне, — Бог знает, какой неприятностью могло бы кончиться дело; а здесь обменялись мнениями насчет собаки — возьмет она или не возьмет — да тем разговор и кончился: даже старуха в заключение проговорила без всякего гнева.

— Ишь ты, оказия!

Вскоре после этого подошел к нам тот самый приказчик, которого я обогнал. Подойдя, он поздоровался со старателями и обратился во мне.

— Любопытствуете?

— Любопытствую.

Тогда он протянул мае руку, и мы познакомились.