За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Анна твердо стояла на своем: она любит Коста и больше ни за кого не пойдет. Ни за что!

Мать смотрела на ее бледные сжатые губы, на потемневшие, без блеска глаза и понимала: Анну не переспоришь.

Ее заперли в комнате и не разрешили спускаться даже в столовую, еду горничная приносила наверх.

Под страхом увольнения всей дворне было приказано никаких писем от Коста не принимать, а если он покажется возле дома, немедленно доложить хозяйке или молодому барину.

Взволнованный Петр вошел в кабинет к матери.

— Я знаю, матушка, что надо делать, — решительно заявил он. — Я найму молодчиков, и они убьют Коста.

Но Любовь Георгиевна только руками на него замахала:

— Господь с тобой! У этого проходимца много друзей, родни. Разве ты не знаешь горских обычаев? Да они убьют тебя, убьют! — Она прикладывала к глазам кружевной платок и подносила, к носу флакон с нюхательной солью. — Нет, я запрещаю…

— Успокойтесь, маменька, — проговорил Петр, почтительно касаясь губами ее руки. — Но что же тогда делать?

— Увезти ее надо! — объявила мать. — Разлучить. Разлука — верное лекарство от любви. У нас в Тифлисе родственников много, они приютят Анну. Я сама с ней поеду. Поживем там полгода, год, сколько потребуется. А ты, голубчик, позаботишься здесь о том, чтобы генерал Каханов занялся судьбой этого наглеца. На тебя и на Ахтанаго вся надежда. Ты сам знаешь, отца у вас нет, а я слаба и душой и телом. Ты теперь опора моя…

Любовь Георгиевна расчувствовалась и готова была расплакаться, но Петр сказал твердо:

— В канцелярии генерала Каханова уже занимаются делом Хетагурова. Наш друг Ахтанаго времени зря не теряет.

7

На берегу Терека, среди множества мелких камней, принесенных сюда неугомонной рекой, лежал один огромный камень. Как и когда он появился здесь, никто не помнил, но свидания обычно назначались «на Тереке, у Большого камня».

Вот там-то, на Тереке, у Большого камня, не раз встречались и Коста с Анной. Благо, место это было прямо против дома Поповых, и Анне ничего не стоило добежать туда. Еще в вечер именин, танцуя, Коста шепнул ей: «Послезавтра, утром, у Большого камня». Но мог ли он предположить, что произойдет за эти два дня?!

Коста шел к месту встречи счастливый — он понял, он твердо знал теперь, что Анна его любит. И он решил сегодня сказать все до конца и затем посылать сватов…

Он бродил возле камня, нетерпеливо ожидая — вот-вот она придет. Он представлял себе ее в мягком домашнем платье с закрытым воротником и белыми манжетами, видел туго заплетенную косу. Вот такой, простой и уютной, он мечтал бы всегда видеть ее возле себя, всегда, каждый день, каждый час.

Он снова и снова всматривался в подъезд Поповых, и вдруг увидел подкативший к самым дверям крытый экипаж. «В такой час?» — удивился Коста. На стройном гнедом коне, рядом с экипажем, легко гарцевал Ахтанаго. Вот он соскочил, бросил ямщику поводья и вошел в подъезд — уверенно, просто, как входят только в свой дом.

У Коста заколотилось сердце; «Не к добру это». С волнением он наблюдал за происходящим. Вскоре открылись парадные двери. На пороге появилась Анна — в узком темном платье, в шляпке с густой вуалью. Бросив взгляд туда, к Большому камню, она едва не рванулась к Коста — он это отчетливо видел, — но вдруг остановилась и сделала еле заметный, но строгий жест рукой, показывая, что он не должен приближаться. И ему оставалось лишь подчиниться.

Анна стояла у подъезда, опустив голову, и руки ее безжизненно и беспомощно висели.

Вслед за Анной вышли Ахтанаго, Петр и, наконец, Любовь Георгиевна. Провожающие и любопытные плотным кольцом окружили карету. Коста услышал, как щелкнула захлопнувшаяся дверца.

Больше он не видел Анну.

Вот и вещи уложены, ямщик затрубил в рожок. Карета тронулась, несколько офицеров верхом поскакал» следом. «Друзья Петра и Ахтанаго…» — подумал Коста. Прогрохотав по Чугунному мосту, карета скрылась за поворотом, все глуше и глуше становился цокот копыт, и лишь облако серой пыли, поднятое лошадьми, еще висело над дорогой, да и то недолго: утренний ветерок, налетавший из ущелий, быстро развеял его по городу.

«Увезли! — в отчаянии подумал Коста. — Неужели совсем? Почему? Что случилось? И почему она не позволила даже проститься?»

Он чувствовал себя несчастным, таким несчастным и беспомощным, каким никогда еще не был, — даже тогда, когда ему объявили приказ об исключении из академии. Тогда можно было бороться. Нужда и лишения, которые приходилось терпеть, приносили удовлетворение, укрепляли веру в свои силы, — ведь он не сдавался! А сейчас? Коста ненавидел себя. Ту, которой готов отдать все лучшее, что есть в душе, которой мечтал посвятить свой труд, вдохновение, самую жизнь, увозили у него на глазах, а он стоял, не смея двинуться с места. «Разве так поступает мужчина?» Но тут же Коста возражал себе: «А что я мог сделать? Один неосторожный шаг — и меня схватили бы, бросили в тюрьму».

Нет, ему не жаль своей жизни. Но сделать несчастной Анну — на это он не имел права…