— Кто его знает! — Борис тяжело вздохнул. — Здесь множество по делу убитого князя Мачабелова сидит. Кое-кто уже отдал богу душу!..
Коста знал эту историю. Тяжба между горцами Зругского ущелья и князьями Мачабеловыми тянулась десятки лет и наконец привела к тому, что один из князей, приехав в ущелье уточнять границы своих владений, исчез. А спустя некоторое время труп его был найден в горах. Однако найти убийц не могли, и тогда власти решили провести экзекуцию всего мужского населения ущелья. Горцы ответили бунтом. Не в силах выловить подстрекателей, начальство стало арестовывать и отправлять в тюрьму каждого десятого мужчину. В их число попал и Борис.
Раздался звон ключей, дверь открылась, и в камеру снова вошел тюремный смотритель.
— Хацаев и Дзапаров — на выход!
— С вещами? — спросил кто-то. Неужели эти счастливцы покидают тюрьму?
— Вещи оставить! — Смотритель отыскал глазами Коста и добавил: — Хетагуров — тоже на выход!
В камере воцарилось глухое молчание. Сам Коста Хетагуров среди них в тюрьме!
— Эх, Коста, друг ты наш! — вздохнул кто-то. — И всегда-то ты с нами!..
И уже выходя из камеры, Коста услышал чей-то чистый и высокий голос:
Везде для всех я песнь свою слагаю,
Везде разврат открыто я корю
И грудью грудь насилия встречаю,
И смело всем о правде говорю…
Часть четвертая
Целую неделю просидел Коста во Владикавказской тюрьме. Наконец его выпустили, лишили паспорта, а взамен выдали проходное свидетельство. И тут же объявили новый приказ генерала Каханова: «запретить Хетагурову Коста Левановичу проживание в городе Владикавказе и Владикавказском округе». А ведь во Владикавказский округ входит вся Осетия… С него взяли подписку, что он обязуется подчиниться этому приказанию.
Бывают в жизни каждого человека такие периоды, когда беды словно ополчаются против него и не дают, как говорится, ни отдыха, ни срока. Удары сыпались на Коста один за другим — смерть отца, новая высылка за пределы родного края, и вот теперь — отказ Анны.
Коста не представлял себе, что умная, смелая Анна Цаликова, выросшая в трудовой, либеральной семье, побоится соединить с ним свою судьбу. И хотя Варвара Григорьевна не советовала ему делать это, Коста все же послал Александру Цаликову письмо, в котором просил руки его младшей дочери:
«…на подобную дерзость способен только тот, кто в жизни потерял уже так много, что не боится потерять последнее… Многого обещать не могу… Если счастье в материальном довольстве, то и я советую вам уговорить Анну Александровну не выходить за меня. А если все то, во что я верю непоколебимо, не плод болезненной фантазии, то я и
Он послал это письмо через Друга своего, Гаго Дигурова, и приложил к нему маленькую записку, адресованную Анне:
«Распространяться о своих чувствах я не буду — Вы в них, вероятно, не сомневаетесь… Требовать от Вас окончательного ответа я не смею, но льщу себя надеждой, что Вы не откажетесь поделиться со мной мыслями о предполагаемом мною «предприятии…»
Будьте откровенны.
Простите за смелость.
С нетерпением ждал он возвращения друга. Но увы, Гаго привез ему короткий и нерадостный ответ: «Я еще только окончила гимназию. Хочу пожить на свободе».
И больше ни слова.
Он встретился с Анной, говорил, доказывал, просил. Она молчала, теребя пальчиками бахрому на белом платке. И лишь изредка упрямо повторяла: «Хочу пожить на свободе».
Что он мог возразить? Оставалось поблагодарить ее за откровенность.
Что ж, он найдет в себе силы справиться и с этим ударом. Будет жить так, как жил до сих пор, — работать, помогать людям, бороться за справедливость.
Но это ощущение решимости пришло позже. А те дни, во Владикавказе были очень нелегкими.
Коста избегал встречаться даже с близкими друзьями и лишь часто заглядывал в маленький уединенный домик Варвары Никифоровны. Очень уж тут было всё просто, открыто, душевно.
— И чего маешься, батюшка, — говорила ему сердобольная женщина. — Молод ты еще, все у тебя впереди — и счастье и заботы.
Но он только рукой махал:
— Забот хватит, а вот счастье…