За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Снова послал Коста протест. На этот раз начальнику Терской области «как ближайшему представителю охраны законов Российской империй». Он протестовал против семидневного ареста и требовал оградить свою свободу, как гражданина, «имеющего установленное свидетельство для беспрепятственного проживания во всех местностях империи».

Но протест протестом, а Коста понимал, конечно, что дальнейшее незаконное его пребывание во Владикавказе не сегодня-завтра приведет к новым репрессиям. Хочешь не хочешь, пришлось подчиниться грубому произволу генерала Каханова и покинуть пределы Владикавказского округа.

В середине февраля 1893 года Коста поселился в Ставрополе-Кавказском.

2

Почему он выбрал именно этот город? Ведь Коста знал, что и там за ним будет неусыпно следить глаз российской полиции. Может быть, следовало уехать куда-нибудь подальше? Но нет. Если его гонят с родины, он будет хотя бы рядом с нею.

К тому же в Ставрополе у него есть верные друзья, разве дом Василия Ивановича Смирнова не родной его дом? А он сейчас так нуждался в близких людях, в поддержке!

На окраине города Коста подыскал себе скромное помещение для художественной мастерской, и вскоре в газете «Северный Кавказ», из номера в номер, стало печататься объявление: «Принимаю заказы по церковной, портретной и декоративной живописи. К.Л. Хетагуров».

А через некоторое время он перебрался в дом к Василию Ивановичу Смирнову и занял там две маленькие комнаты во флигеле.

Итак, снова Ставрополь. Глухой южный городишко. Двухэтажные дома — исключение, все больше одноэтажные, окруженные садиками и палисадниками. Город отставных чиновников. Патриархальная жизнь.

Восточный ветер порой окутывал холм, на котором стоял город, облаками желтой тяжелой пыли. В дождь мутные потоки неслись вдоль тротуаров по канавам. Множество церквей вызванивали вековечные заунывные мелодии. Шарманщики бродили по дворам, распевая хриплыми голосами арии из итальянских опер.

Но был еще и другой Ставрополь. Ставрополь Мамайки и Каменной Ломки, Шародрайки и Лягушевки. Каждый, кто побывал в жалких хатенках, сложенных из битого камня или самана, в этих покосившихся, грозящих разрушением, напоминающих собачьи конуры хатенках, — понимал: вот она, подлинная нищета.

А Коста часто бывал в этих богом забытых лачугах потому, что никогда не мог пройти мимо человеческого страдания. Не только горести и нужды осетин трогали его сердце. Он знал — каждый человек, к какой бы национальности он ни принадлежал, имеет право на человеческое существование, на медицинскую помощь, на школу для своего ребенка.

Жизнь обездолила Коста, у него не было семьи, а он так любил детей, мечтал о дне, когда у порога дома его будет с нетерпением ожидать сын, кудрявый, черноволосый…

Но это только мечты… И как бы восполняя то, чего лишила его судьба, он заботился обо всех детях. Дети стали его верными друзьями… Он страдал, видя, что маленькие ставропольчане из бедных семей не имеют ни библиотеки, ни больницы, да и школу-то^; посещают лишь редкие счастливчики.

«Надо открыть для них театр!» — однажды решил Коста, сам понимая, какое это дерзкое и беспочвенное решение: никто не даст на это ни денег, ни помещения…

Впрочем, не попытать ли счастья?

3

Трудно сказать, кто в этот день волновался больше — актеры или зрители.

Возле деревянной эстрады-раковины, где по вечерам звучали польки и вальсы, выдуваемые из сиплых тускло-медных труб, расставлены длинные скамейки.

Публика, занявшая лучшие места, сегодня совеем иная, чем в обычные дни. Девочки с белыми, выгоревшими на солнце косичками, в коротких платьицах, вихрастые мальчишки в застиранных ситцевых рубашках. Дети старались вести себя как можно более чинно, но это не всем удавалось. Кто-то дернул за косичку свою соседку, она взвизгнула и ущипнула обидчика. И вот уже завязалась возня, из задних рядов, где толпились взрослые, на детей шикали, но шум не унимался.

А порывистый ветер трепал большую ярко раскрашенную рукописную афишу:

«Внимание, дети! Сегодня вы увидите сказку А.С. Пушкина «Руслан и Людмила»».

Маленькие ставропольчане никогда еще не видели настоящего театра. Многие даже представить себе не могли, что это такое.

— Я с мамкой на ярмарке был, балаган видел, — сказал веснушчатый паренек в синей льняной рубашке; подпоясанной тоненьким ремешком. — Там рыжий такой был дяденька, в разноцветных штанах. Кувыркался через голову.

— Тоже сказал! — фыркнула девочка-соседка. — То балаган, а это — театр; Спектакль! Пьеса! Ты что, Пушкина не читал? — и она отвернулась, не удостаивая его больше разговором.

Наконец медленно раздвинулся самодельный занавес из грубого холста, и восхищенный ропот прошел по рядам.

— Глянь-ка, котище мурлычет!

— Избушка на курьих ножках!

— А это кто же на дереве сидит? Ног нет, один хвост! Хи-хи!..

Колышется задник, и на нем ходуном ходят синие, с белыми гребешками морские волны. Человек с маленькими пышными бачками, в черном сюртуке, скрестив на груди руки, медленно вышел на сцену.

— Батюшки, прямо как Пушкин! — раздался возглас в задних рядах.:

У лукоморья дуб зеленый;