За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

«Сегодня мне исполнилось 39 лет… Никаких изменений! Несмотря на полуторагодовую болезнь и на миллионы всевозможных неприятностей, я чувствую себя тем же, способным заключить в горячие объятия весь необъятный мир. И что удивительнее всего я влюблен, так же безумно, беззаветно, как 15–10 лет тому назад… 39-летний хромой и лысый бедняк-поденщик, поэт-художник…»

Однажды вечером Коста пришел к Цаликовым в особенно хорошем расположении духа.

— Что с вами, Константин Леванович? — спросила Анна.

Вместо ответа он протянул ей номер столичного журнала «Стрекоза».

— А ну, взгляните, — узнаете?

На обложке журнала была помещена карикатура под названием «Кавказское признание в любви».

Анна сразу узнала в изображенном Каханова и громко засмеялась.

Вооруженный до зубов, в кавказской черкеске, генерал был изображен лютым разбойником. Даже объясняясь в любви некоей красавице, он не пытался скрыть ни жестокости своей, ни кровожадности. Подпись над карикатурой гласила: «Палуби мэнэ, старого дурака, палуби мэнэ, старого ишака, ми для тэбэ весь Кавказ обворуем, всэх перережем, потому ми самый большой разбойник и мошенник считаемся».

— Ох, господи! Да кто же на это решился? — все еще смеясь, воскликнула Анна.

Не меньше дочери был удивлен и отец.

— Может, они подумали, что это просто веселая иллюстрация к официальной версии о разбойниках-горцах? — предположил Александр. — Ведь на каждом углу кричат об этом. Но Каханов? Генерал? Эк промахнулись!

Коста лукаво подмигнул ему.

— Небось и здесь, Коста Леванович, без тебя не обошлось? — начал догадываться Цаликов.

Анна с тревогой глянула на Коста.

— Мой лишь сюжет, — признался он. — А рисовал один петербургский художник, друг мой, не стану называть его имени.

— Ох, Коста Леванович! Не по душе вам, видно, спокойная жизнь, — с укором сказал отец Александр.

— Почему же? — живо возразил Коста. — Очень даже по душе! Только вот не посылает мне ее судьба!

— Судьба ли? — усмехнулся Цаликов.

— Характер человека — это и есть его судьба, — негромко сказала Анна,

Коста посмотрел на нее долгим взглядом.

В Петербурге над карикатурой посмеялись и забыли про нее. А на Кавказе, где Каханов пользовался мрачной известностью, она получила большой общественный резонанс. Злополучный номер был конфискован. Полиция занялась розыском автора. Снова над головой Коста нависли тучи.

Веселые в Осетии свадьбы! Веселые и шумные. Так повелось испокон веков. Свадебный пир, пляски и танцы продолжаются несколько дней. И что за беда, если порой веселье выплеснется из дома на улицу?

Но иначе думал генерал Каханов, читая донесение полицейского о свадебном пире, который длится вот уже третьи сутки. Тем более, что на этой свадьбе, в доме Дудиевых, в Верхнеосетинской слободке, на окраине Владикавказа, среди прочих песен гости пели все ту же запрещенную песню «Додой»!

— Причем тут «Додой»? — возмущался Каханов. — Додой — это горе, а на свадьбе радоваться положено. Направить к дому Дудиевых вооруженный отряд казаков! — распорядился генерал. — В случае беспорядков — принять меры.

И когда веселая компания с песнями и плясками высыпала на улицу, ее окружили казаки и полицейские. Разгоряченные вином и весельем, горцы не сразу поняли, что произошло. А поняв, возмутились. В полицейских полетели камни. Раздались выстрелы, полилась кровь, но горцы не сдавались.

— Бежим! — завопил помощник пристава и первым обратился в бегство.

«Вооруженное сопротивление осетин властям!», «Буйство, неповиновение и сопротивление военным и полицейским чинам при исполнении служебных обязанностей» — вот какими заголовками несколько дней подряд пестрели страницы кавказских газет. «Новое доказательство того, что горцы по натуре своей преступники», — ликовали шовинисты.

«Зачинщики» драки были арестованы. И, как на беду, среди них оказался… Коста Хетагуров. Нет, совсем другой Коста Хетагуров — тезка и однофамилец. Но стоит ли уточнять? — решил Каханов.

«У дурных вестей — быстрые ноги» — так говорит народ. По всему краю с молниеносной быстротой разлетелся слух о том, что бунтарь и поэт Коста Хетагуров участвовал в вооруженном сопротивлении властям.

Генерал Каханов припомнил закон, изданный императором Александром III и предписывающий впредь до искоренения разбойничества в Кавказском крае и Ставропольской губернии, дела передавать на рассмотрение военного суда для осуждения виновных по закону военного времени…

Дело принимало серьезный оборот.

Слухи о том, что в «бунте» участвовал поэт Хетагуров, докатились и до него самого. И он понял: снова беда стучится в двери, а поняв, немедленно выехал в Тифлис, чтобы там разобраться в случившемся.

В штабе главнокомандующего Хетагурову удалось узнать, что ему грозит новая ссылка — на этот раз в Пензенскую губернию. Впрочем, вопрос пока еще решается, и не где-нибудь, а в самом Петербурге.

Действовать надо было немедленно. И Коста поехал в Петербург.

12

«Елене Александровне

Цаликовой 9 марта 1899 г.

С. -Петербург