За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Прощай, Пенза… Но… начнем по порядку. После отказа Голицына принять меня я побывал у сенатора Кони. Он очень горячо принял к сердцу мое положение, но с прискорбием объявил, что теперь уже ничего нельзя поделать. Что такого рода действия Голицына можно было обжаловать еще до прошлого года, а теперь ему предоставлено на это полное бесконтрольное право… — Да ведь это насилие, — я за собой не знаю никакой вины… — «Ничего не поделаешь… Теперь весь мир держится на этом… Надо примириться», — успокаивал меня Кони… Значит… — «Да! — решительно заявил г. Кони — конец, Finis!..» Я крепко пожал ему руку и, «главу опустивши на грудь», гамлетовской поступью удалился из сенаторской приемной… «Быть иль не быть?» Га! Конечно, — быть! — решил я, выходя из широко раскрытого передо мной величественным швейцаром подъезда на «улицу роскоши, моды, офицеров, лореток и бар, где с полугосударства доходы поглощает заморский товар». Невский, как «Терек в теснине Дарьяла», в это время особенно сильно клокотал своими огромными волнами многотысячной толпы движущихся во всевозможных направлениях и всевозможными способами и быстротой живых существ… «Быть иль не быть?»

Конечно — быть! Ведь вот эти тысячи суетливо, болезненно озабоченно снующих людей предпочитают же оптимистическое «быть» пессимистическому «не быть». Что же я-то за исключение такое! Конечно, — «быть»!.. Попробую, — рассуждал я сам с перчаткой, гуляя по Невскому, — добиться хоть того, чтобы мне место жительства назначили в южной полосе. Решение этого вопроса зависит, говорит, от министра внутренних дел. Бывший кутаисский губернатор генерал-лейтенант Томич состоит членом совета при Министерстве внутренних дел. У него был инженер Гиоев, — он знаком с ним давно, — и рассказал ему о моем деле. Пользуясь этим обстоятельством, я и заявился к нему «по рекомендации инженера Гиоева».

Генерал меня принял очень любезно. Посокрушался и так же, как Кони, объяснил, что обжаловать дело уже никуда нельзя. Что же касается до назначения места жительства, то об этом можно хлопотать перед министром внутренних дел. «Не надо терять времени. Доставайте скорей медицинское свидетельство и пишите прошение… Я с своей стороны сделаю все, что в силах»… В тот же день из Александровской больницы я получил медицинское свидетельство. Тем временем Андукапар вел переговоры с своим клиентом, членом Государственного совета Мансуровым. Он обещал, что «завтра же после заседания совета, где будут рассматриваться проекты Голицына, он непременно поговорит с ним и о результатах сообщит немедленно»… И действительно, он через день вызвал к себе письмом Андукапара и передал ему приблизительно следующее: «На что уж я старался поддерживать ею в совете, как только я произнес фамилию вашего брата, он раскричался на меня, как на школьника… «Постойте, постойте! — говорю, — чего вы кричите на меня, — ведь вы еще не знаете, что я хочу сказать… — «Я не могу его принять, — кипятился князь, — я никого не принимаю… Я с женой помещаюсь всего в двух комнатах — где мне его принять». — И не надо, не надо принимать его!.. Я вам хочу только сказать, что он человек больной, ему нельзя жить в северных губерниях… ему нужен южный климат… — «Да по мне, пусть он живет хоть в Крыму, только не на Кавказе!.. Пусть он подаст мне докладную записку, я с нею снесусь с министром внутренних дел…»» При этом Мансуров сам изъявил согласие передать мою докладную записку лично Голицыну. На другой же день докладная записка и. д. помощника делопроизводителя Управления Кавказских Минеральных Вод с приложением медицинского свидетельства была вручена Мансурову, а тем — Голицыну. В четверг 25 марта появилось в «С. -Петербургских ведомостях» начало моей статьи. Вот, думаю, Голицын прочитает, так покажет мне такую Ялту где-нибудь в Архангельской губернии, «откуда хоть три года скачи, ни до какого государства не доскачешь»… Но не тут-то было! Вчера вечером мне принесли пакет с бумагой, копию с которой я и поместил на первой странице настоящего моего донесения.

Гиоев между тем успел нам телеграфировать из Тифлиса, что меня ссылают в Курскую губернию, и затем в полученном от него письме говорит, что ему Абрамов передал, что «Коста очень повредило его присутствие на беспорядках и сопротивлении осетин, кажется, нарцев, полиции и войскам во Владикавказе, в декабре». Понимаете?! «Сопротивление осетин полиции и войскам… в декабре…»

Подлог! Самый невероятный, самый подлый подлог!..

Каханов воспользовался совпадением моего имени с именем моего сородича и представил полицейский протокол в совет главноначальствующего как доказательство моей преступной, развращающей деятельности…