За вас отдам я жизнь. Повесть о Коста Хетагурове

Поначалу Анна писала ему довольно часто, а вот уже месяц, как писем от нее не было. От Юлианы Александровны Коста узнал, что лето Анна проводит в Новом Афоне, что ей там весело, она довольна и счастлива.

А вот ему совсем не весело. Он даже работать не в состоянии. Начал писать поэму «Плачущая скала», но иной день, просидев за письменным столом несколько часов, ни строчки не мог написать. Этого с ним никогда не бывало.

Тревожила Коста и судьба его первой книги осетинских стихов — ведь теперь он не сможет следить за изданием, править корректуры… Гаппо Баев в случае осложнений быстро отступится — ему своя шкура дороже. А осложнений не миновать — цензура непременно набросится.

Отчаяние и бессильная ярость охватывали Коста при мысли обо всем этом.

Мерзкий городишко Херсон! Не дворы — помойки. Вонь повсюду и грязь, жирные зеленые мухи… И над всем этим — жара, тяжелая, плывущая над городом с рассвета до позднего вечера, и даже ночи душные, кажется, звезды и те источают жар.

А тут еще, хочешь не хочешь, каждый день надо являться в полицию, докладывать, что ты жив, здоров и не сбежал от всевидящего жандармского ока.

А как бы хорошо сбежать!

Коста мечтательно потянулся на своей узкой железной кровати. Куда сбежишь? Как сбежишь, если денег и на еду-то едва хватает. Государство ему, как ссыльному, щедро отпускает семь с половиной копеек в день. Не богато. А подработать здесь нечем. Коста пытался хоть корректором устроиться, но проработал день и понял — не выдержит: дежурить ежедневно с четырех дня до трех ночи — это теперь не по его здоровью.

Да, здоровьем Коста похвастаться не мог. Рана так окончательно и не заявила, бедро время от времени распухало и гноилось. Лекарства помогали плохо.

Опять иконы мазать? Но херсонские попы скупы. За ту работу, что в Ставрополе платили по пятьдесят рублей, здесь и двенадцати не выторгуешь — пробовал.

Вот уже три месяца мается Коста в Херсоне, а жизнь все не налаживается, даже знакомств не завел. Может, к осени съедется народ, удравший на летние месяцы от херсонского зноя? Тогда надо будет попытаться найти уроки рисования, связаться с газетой…

А пока — тоска… «Пойти, что ли, на Днепр, искупаться?» — подумал Коста, но тут же представил себе, что надо тащиться через весь город, по раскаленным тротуарам, глотая горячую пыль и обливаясь потом. Нет уж, лучше остаться дома. Может, хоть несколько строк удастся написать?

Он сел к столу.

— Костя? — раздался со двора до странности знакомый голос.

Коста отдернул занавеску. Под самым окном стоял коренастый моряк в белом кителе и белой фуражке.

— Иван Ильич?! Ты? — изумленно воскликнул Коста. — Какими судьбами? Заходи, заходи, дорогой мой!

— От Рослякова узнал твой адрес и решил навестить, — на пороге обнимая Коста, говорил Синеоков. — Как здоровье-то? Похудел. Бледный. Прямо как в Питере, когда в порту у меня грузил…

— Нет, дорогой, хуже, — грустно возразил Коста. — Тогда молод был, в молодости все легче. А сейчас, чувствую, уходят силы…

— Сил, брат, у тебя хватит еще! — Синеоков переложил бумаги со стула на кровать и сел, широко расставив ноги. — Молодец! Я все твои статьи читаю. Кто на погибельный остров Чечень людям глаза открыл? Ты… Вечная тебе за это благодарность. А «Неурядицы Северного Кавказа»? Вот, гляди, с собой вожу! — Он вынул из кармана пачку газетных вырезок. — Ребятам нашим читать даю, неграмотным сам читаю. Зажигательно действуют! Снова, друг мой, занимается пламя по матушке Руси. И твоя спичка не последняя, — усмехнулся он.

— Занимается, думаешь? — переспросил Коста.

— А как же! В двадцатый век вступаем. Работы Владимира Ильина читаешь? Далеко вперед глядит.

— Да, прочел я недавно «Развитие капитализма в России». Знаешь, что меня прежде всего поразило? Какая образованность! В книге упоминается и цитируется несколько сот различных исследований, обзоров, статей. Работа проделана огромная. Особенно запомнилось мне одно место, может потому, что похожее ощущение осталось у меня от последнего пребывания на родине… Помнишь, Ильин пишет, что капиталистическое развитие в России не может не быть медленным, потому что ни в одной капиталистической стране не уцелели в таком обилии учреждения старины, несовместимые с капитализмом, что производители безмерно страдают и от капитализма и от недостаточного развития капитализма. Удивительно точно! Наверное, ты прав, Иван Ильич, — занимается. В книге Владимира Ильина явственно ощутил назревание буржуазно-демократической революции. — Коста задумался. — Может, еще придется мне посидеть в осетинской палате депутатов, на самой крайней левой скамье? А? — вдруг шутливо спросил он у Синеокова и улыбнулся.

Под окнами кто-то прошел, и Коста быстро спросил, чтобы перевести разговор в иное русло:

— А Леля как?

— Недавно через надежного человека письмо от нее получил. Она в Питере побывала, пишет, что именно там наши главные силы зреют. Да и Кавказ тоже просыпается. Бакинские промыслы зашевелились — могучая сила! В Тифлисе железнодорожники объединяются…