За закрытыми ставнями

— С нами крестная сила! — Мальчуганы сжались в тесную кучку.

— Вася, боязно, — прижался Петя к старшему брату.

— И мне боязно… Кто–то лапает… — захныкал Санька.

— Ха–ха–ха-ха! — раскатился смех по лесу.

— Господи Иисусе! Господи Иисусе! — Еще теснее сбились в кучу ребятишки.

Заплакала выпь… Хохочет и ухает сова…

— Садись на коней, поскачем домой, ребята! — предложил Сережа.

— Домой! домой! — плачут малыши.

— Разве от черта или мертвеца ускачешь? — усомнился Гриша. — Молитвой только отгонишь.

— Ш–ш–ш-шу! — пролетело над головами что–то большое и темное.

Заколебалось пламя костра, по перепуганным лицам пробежала тень.

— Молись, ребята! — крикнул Гришутка.

Стали на колени.

— Да воскреснет Бог и расточатся врази Его, — зазвенели дрожащие детские голоса..

Ярко вспыхнул огонь костра… Ласково мигают в небе звезды.

Высоко к Богу летит чистая детская молитва, и в души их сходит покой…

— Это сова!.. — первый опомнился Вася.

Глава 15 Праздник в Озерках

Дорога к селу Озерки с самого раннего утра гремит колокольцами и бубенцами. Это со всех окружных деревень — ближних, а часто и дальних сел — собираются гости на храмовой праздник.

Бабы и девки разряжены в яркие платья и платки, отчего сельская улица кажется сплошным цветником.

Парни пока степенно держатся возле мужиков и только издали многообещающе подмигивают своим кралям. Гармоники лежат на возах — им не пришло еще время: не отошла, вернее, не началась даже обедня.

Притвор и сама церковь украшены цветами и усыпаны травой.

Вот с колокольни раздался первый удар. Мужики, как один, сняли шапки и истово перекрестились. «Образовавшиеся» по московским трактирам парни считают рукой на пиджаках пуговицы, что у них считается особым шиком крестного знамения.

Старые бабы уже в церкви. Запаслись свечами и усердно отбивают поклоны перед иконами. Слышится сдержанный шепот и шелест.

На колокольне оборвался веселый трезвон.

Толкаясь в притворе, мужики, бабы, девки и дети торопливо наполняют церковь. Шаркание, шорох, шепот и кашель усиливаются…

Но вот с клироса раздается торопливый возглас дьячка:

— Благослови, Владыко!

Медленно, вдохновенно произносит старик–священник вступительные слова литургии:

— Благословенно Царство Отца и Сына и Святого Духа, ныне и присно и во веки веков.

— Аминь! — ответили хором миряне, и у большинства из них отошли далеко жизненные мелочи и заботы.

Под сводами храма скопляется светлая аура совокупной молитвы. Воздух напоен ладаном, запахом цветов, окружающих гирляндами венчики икон, и увядающей под ногами молящихся травы.

Медленно, торжественно идет богослужение.

Стоящая в задних рядах молодежь начинает нетерпеливо переминаться с ноги на ногу, но не смеет уйти до креста, вынос которого из алтаря для общего благословения и целования встречают вздохом облегчения…

При выходе шепот, а на паперти — шутки и смех.

Часа через два окончился незатейливый, но сытный, обильно политый водкой, брагой и пивом обед. На улицу высыпала нарядная, празднично настроенная, сытая и пьяная толпа.

Затренькала гармоника, полилась разухабистая фабричная песня, и с хохотом и визгом рассыпалась за околицу молодежь.

На селе… Не лучше ли опустить завесу на праздничную улицу села?.. Там, по завалинкам, расселись старухи и мирно беседуют о бабьих делах… Степенные мужики обсуждают виды на урожай, на цены, на сбыт… Посреди улицы заспорили до драки и непечатной ругани два пьяных соседа… Под стенами клунь и сараев мертво спят переугощав- шиеся приезжие гости, среди них многие нудно мучаются рвотой…

Дачники постарались уйти в лес или заперлись в своих садиках. На улицах совершенно не видно интеллигентов.

Зенин с Орловским, одетые в высокие сапоги и вышитые рубашки под расстегнутыми пиджаками, стараясь не привлекать на себя внимания, переходя от группы к группе, чутко прислушиваются к разговорам. И только собрались покинуть улицу села, чтобы пойти потолкаться среди молодежи, как их внимание привлекла стоявшая на церковном крыльце, крепко прижавшись лицом к стеклу дверей, девочка лет семи.

— Что это она там высма… — оборвался на полуслове Зе- нин.

На детской головке мягкими тонами переливался рисунок восточной шелковой ткани.

Заглядевшаяся на белых ангелов в притворе Аленка даже присела от неожиданного вопроса Зенина, положившего ей руку на голову.

— На что ты эагляделась, малютка?

— Я, дяденька… я…

— Ты чего же нас испугалась? Мы тебя не съедим. Не хочешь ли конфетку, — подал он ей вынутую из кармана шоколадную плитку.

Аленка взяла ее и несмело вертела в руках.

— Ну, расскажи, плутовка, — уселись оба агента на ступеньки крыльца, — что ж ты там увидала?

Аленка минуту смотрела на них исподлобья, потом вдруг доверчиво улыбнулась и рассказала добрым дяденькам о своей привычке смотреть на белых ангелов в притворе, которые похожи на барских девочек, и о своей мечте когда- нибудь повязать на голову пестрый бант, чтобы и у нее он развевался при беге, как у дачниковой Сони.

Зенин засмеялся и, протягивая ей рубль на покупку ленты, попросил взамен снять с головы и показать ему свой такой нарядный платок.