За запертой дверью (СИ)

Как, как могло такое случиться? Как можно было это допустить? Ада не понимала и, наверное, с того самого момента уже не хотела понимать. Ей было стыдно за себя, за всё, что происходит, и сочный румянец обличал все её волнения, но дверь была заперта — она чувствовала, что может себе это позволить. Делать плохие вещи и краснеть за них.

Ноги отказывались держать её, она, как ей казалось, себе больше не принадлежала. Пальцы Веры Александровны уверенно входили в девушку, заставляли её двигаться в такт, делали беззащитной — в тот самый момент она готова была на всё, что угодно.

Преподавательница это чувствовала, и для этого большого опыта не требуется. Она по-профессорски строго взяла Аду за волосы и поставила на колени, а сама упала на диван, довольная собой. Придвинувшись на самый край, она посмотрела на неё, и взгляда одного хватило для того, чтобы угадать её просьбу, походившую больше на приказ.

Юбка быстро скользнула вверх по её бедрам, когда она раздвинула ноги перед своей юной лаборанткой. Ада никогда не делала подобного. Она никогда об этом не просила. Но вот она стоит на коленях перед женщиной, что старше её не на одно поколение, жалюзи закрыты — никто об этом никогда в жизни не узнает. Она обхватывает горячие бедра профессора и неуверенно — от отсутствия опыта и от страха — касается её промежности. Боже, как плохо это звучит! Вера Александровна прикрыла глаза и властной рукой, как провинившегося котенка, ткнула Аду ближе.

Всё куда-то пропало: и кафедра, и день, и даже тишина. Всё испарилось. Выветрилось. Периодически только мелькали звезды или, может, огни фейерверков — как вам угодно.

Это выглядело безумно откровенно, в какой-то степени даже плохо, но никто этого не видел. Уединение успокаивало Аду, позволяло ей больше, чем может она сама себе позволить.

Когда всё закончилось, она подняла глаза на Веру Александровну. Та тяжело дышала.

— Умница, — заключила она победно, приводя себя в порядок, и взъерошила волосы девушки, — я этого ожидала.

Она молчала. Сказать ей было нечего. Вера Александровна, несмотря на то, что Аде пришлось увидеть больше, чем она должна была видеть, — не говоря уже о сделанном, — всё ещё была профессором с ученой степенью и невероятно умной и развитой женщиной в её глазах. И они все ещё были вдвоем. Вдвоем за запертой дверью.

— Ну, до завтра, и я прошу Вас, Ада, не думайте об этом. Давайте оставим, — бросила преподавательница, накинув пальто. Она хотела было сказать ещё что-то, но быстро осознала, насколько это будет лишним, и просто улыбнулась.

Дверь захлопнулась. Ада вдруг услышала, как бьется её сердце и как всё тело отзывается на его удары. Она осталась одна, сама с собой и с тем, что с ней произошло.

========== Глава 3. Ирина Дмитриевна. ==========

Аду не покидало острое ощущение того, что ею воспользовались. Было неприятно, точнее, должно было быть, однако мысль об этом почему-то забавляла её. Она сама себе удивлялась. Почему она позволила сделать такое с собой? Почему это всё-таки случилось? Почему она опустилась на колени перед женщиной, которая в свою очередь просто соизволила развлечься? Думать обо всем этом было куда более неприятно и неуместно, чем делать, и мысли разветвлялись, сворачивали на другие тропинки. Ей было стыдно, но Ада быстро оставила попытки всё оценить и взвесить. Нет, легкомысленной она не была, но что-то внутри будто запрещало ей оборачиваться, запрещало об этом волноваться. Сначала она даже подумала было уволиться, но сама же быстро отмела эту идею. “Не вариант,” - отрезал голос в её голове, и она незамедлительно согласилась с ним. Да, ей было стыдно. Но не стыд ею руководил.

На следующий день Аде пришлось дожидаться, пока заседание кафедры закончится. Быть всегда на месте, быть под рукой - в этом состояла основная её обязанность. С Верой Александровной они больше не виделись, и, в отличие от преподавательницы, девушка понятия не имела, как должна теперь она с ней разговаривать и смотреть в глаза.

Но вот дверь открылась. Вера Александровна вошла первой и поздоровалась с Адой совершенно обычно, бросила ей свою дежурную улыбку. Этой улыбки всегда удостаивались обычно студенты в коридорах, которых она не могла вспомнить.

Они приходили одна за другой, и все кивали Аде и здоровались вполне повседневно, однако ей самой почему-то казалось, что каждая их них видит её насквозь и знает, что произошло.

- Адочка, поставьте, пожалуйста, чайник, - попросила Мария Геннадьевна по обыкновению любезно.

Мария Геннадьевна всегда была очень вежливой. Аде нравилось, когда она заходила: та всегда интересовалась её настроением и новостями, причем делала это так, будто действительно ей было интересно. Она, как, впрочем, и все филологи, любила поговорить.

На кафедре собрались почти все - пришлось взять стул из соседнего кабинета.

Они долго сидели и смеялись о чем-то своем.

На улице уже сто раз стемнело, а компанию грела старая электрическая лампа.