Забайкальцы. Книга 2

Люди словно проснулись и только сейчас увидели ту вековую несправедливость, которую терпеливо сносили в течение всей своей жизни. И вот теперь в душе каждого из бедняков заклокотала обида, она развязала им языки, рвалась наружу. Все повскакали на ноги, заорали, заспорили, долговязый Вдовин, размахивая руками, кричал что-то, подступал к сивобородому казаку в новой фуражке, тот, отругиваясь, пятился к ограде. Черноусый казак в клетчатой рубахе, матюгаясь, расталкивал локтем сельчан и уже потянулся руками к бороде старика Овчинникова, но тут кто-то облапил его сзади, оттащил, не допустив до драки. Все собрание разбилось на группы. В пестрой ревущей массе людей мелькали руки, бороды, красные от возбуждения лица, голоса их слились в сплошной немолкнущий рев, из которого, как всплески воды, вырывались отдельные голоса и выкрики:

— Вот она, земля-то, где.

— Кто-о… когда-а…

— Залог-то на моей земле вспахал!

— За что, спрашивается…

— Отцепись!

— Какой долг?..

— Да я вас…

— Не лезь, морда корявая, а то я так садану…

— На чем? На чем пахать, на бабе?..

— А я что говорил вам, — поднимаясь на костылях, радостно басил Яков Башуров, — не верили. А оно в самую точку по-моему вышло.

Но басистый голос Якова терялся во всеобщем гомоне. Председательствующий Богомягков тоже поднялся, шепнув на ухо Фролу:

— Ну, расшевелил ты своих земляков, поняли, в чем дело-то. Вот тебе и классовая борьба.

Фрол в ответ лишь кивнул головой. Сложив руки на груди, он молча любовался разбушевавшимся собранием. Он видел, что симпатии подавляющего большинства посельщиков на его стороне, на стороне революции, но в толпе сельчан он видел и явно недовольные лица, сталкивался глазами с их откровенно враждебными взглядами, а в общем гуле улавливал злые реплики в свой адрес:

— Ему что-о теперь, откололся от нас.

— Изменил казачеству.

Богомягкову при помощи Орлова и еще двух-трех фронтовиков с великим трудом удалось восстановить порядок, утихомирить разволновавшихся граждан. Мало-помалу люди успокоились, образумились, один по одному уселись кому где пришлось; постепенно затихая, прекратились их споры.

Хозяин принес из избы и поставил на стол зажженную лампу, так как солнце давно уже закатилось и вечер окутал станицу сумраком. Из-за далеких зубчатых гор на китайской стороне Аргуни величественно выплыла луна. Над головами притихших станичников потянулись курчавые дымки, красными точками замигали самокрутки.

— Советская власть, — вновь заговорил Фрол, — устранила эту вековую несправедливость, теперь землей будут владеть те, кто работал на ней.

— На чем же они работать-то будут? — послышался насмешливый голос из дальнего угла ограды, затененного амбаром. — Разве что баб запрягут вместо быков.

— Ха-ха-ха-ха…

— Об этом позаботится советская власть, — нимало не смутившись, ответил Фрол, — она поможет бедноте встать на ноги, научит обрабатывать землю коллективным трудом.

— Нау-учит носом хрен копать…

— Это как же понимать: коллективный труд?

— По-ученому, значит, машинами.

— Это нам ни к чему, а вот землю поделить — это да-а…

— Отцы наши, деды жили без машин да бога хвалили.

— Конечно, советская власть не всем по вкусу, — не обращая внимания на ядовитые реплики, продолжал Фрол, — да оно и понятно; разве понравится богатому казаку поделиться землей с беднотой? Не по нутру им и новые законы о налогах, когда платить придется с доходности, и то, что власть эта заступается за бедняков, заставляет богачей увеличивать плату за наемный труд…

На западе уже тухла заря, высоко поднялась луна, в ограде стало светло, как в сумрачный день; время подвигалось к полуночи, а Фрол все говорил и говорил: о мероприятиях советской власти, о ее декретах и постановлениях. Речь свою он закончил призывом встать на защиту свободы и революции, против белогвардейских банд атамана Семенова, объявил приказ военно-революционного штаба Забайкальской области о мобилизации в ряды Красной гвардии шести возрастов казаков срока службы 1914–1919 годов. Теперь он уже не сомневался, что его посельщики пойдут за ним без колебаний; так оно и получилось. Приказ о призыве в армию приняли как должное, и вопросы, которые посыпались отовсюду, были уже чисто служивские.

— Когда выступать?

— Где сбор-то будет?

— Коней ковать али нет?

— Чего их ковать, — ежели потребуется, подкуем на месте.

— С харчами как, на дорогу брать из дому?

— Дозвольте спросить, — обратился к Фролу Захар, — моего Кешку тоже захватило, а конь-то его строевой охромел… что и делать теперь, ума не приложу.

— Не беспокойся, Захар Львович, коня твоему сыну дадим.

— Да неужели, казенного, значить?

— Найдем на месте. — Фрол снова поднялся из-за стола. — Товарищи, нам надо сейчас же избрать комиссию из трех человек, которой поручить снабдить лошадьми за счет богатых хозяев всех нуждающихся казаков, призванных и вступивших добровольно в ряды Красной гвардии.

Если бы в это время в ясном небе загремел гром, казаки удивились бы этому меньше, чем сообщению Фрола. Сначала собрание затихло, как степь перед бурей, затем какой-то старик проговорил со вздохом: