Забайкальцы. Книга 2

И снова Савва Саввич шагал по широкому проулку, снова любовался своим хозяйством: коровами, телятами, быками. Все это принадлежало ему, он один здесь полновластный хозяин, что хочет, то и делает. Радостно на душе у Саввы Саввича. Ведь вот война, кругом разруха, а у него все идет по-старому, во всем полный порядок: хлеб убран вовремя, снопы свозили в клади после того, как они просохли, выстоялись в суслонах, молотят на льду, а провеянная на ветру лопатой пшеничка эта будет лежать в хорошем амбаре хоть десять лет.

И снова мысли Саввы Саввича перекинулись на военные поставки, уж больно по душе пришлось ему это дело.

«Шутейное дело, такую коммерцию вести, одному на всю станицу, — думал он, все так же неторопливо шагая по проулку, — деньги деньгами, а почет какой! Вить ежели и дальше так пойдет, то и награда может выйти. А очень даже тово… может быть, приказ по войску — так и так, старшему уряднику Заиграевской станицы Пантелееву объявить благодарность за помощь фронту. А там, глядишь, и медаль могут повесить серебряную „За усердие“, на аннинской ленте. Все может быть, да-а, кому война, кому нажива», — неожиданно вспомнились слова, услышанные Саввой Саввичем от Феклы Макаровой.

Надо же так случиться. Зашел вчера к одному из своих должников, Герасиму Макарову, чтобы позвать его поработать на бойне. Сам Герасим ничего, посулился прийти, а жена его Фекла, и бабенка-то — смотреть не на что: маленькая, плюгавая, — прицепилась как банный лист, давай доказывать, что за долг уже все отработано. Пришлось Савве Саввичу посулить Герасиму плату. Все уладилось по-хорошему, но, когда Саввич, уже попрощавшись, тронулся к выходу, проклятая баба брякнула совсем некстати: «Кому эта война горе да слезы, а кому она мать родная».

«Эка непутевая бабенка, штоб тебя громом убило, чирей тебе на язык! — Савва Саввич даже плюнул с досады. — А того не подумает, холера, что кто-то должен же помогать фронту, кормить, одевать воинов-то. Нажива! Што же я, по-вашему, должен помощь оказывать, да ишо и бесплатно! До чего же паскудный народ, и все от зависти. Оно конешно, все знают, что при таком деле будут и дивиденты, так вить для того кузнец и клещи кует, чтобы руки не жгло».

С этими думами прошел Савва Саввич на гумно, где пятеро работников вручную молотили пшеницу. На работу они вышли еще до рассвета и обмолачивали уже третий посад^[10]. Молотить впятером легче, но тут нужна большая сноровка.

Три-та-та-та — выбивали увесистые молотила^[11], залихватскую чечетку.

— Ах ты мать честная, прям-таки хоть пляши, — сказал Савва Саввич, остановившись на краю посада и любуясь дружной работой. — Так, так, молодцы, так… Тра-та, тра-та-та, вышла кошка за кота. Ладом, Ермошенька, ладом! Вот так, докажи молодым-то, как старики молотить умеют…

Ермоха, не видя и не слыша хозяина, потому что стоял к нему спиной, как всегда, работал с увлечением, старательно. От его пропоченного, старенького ватника валил пар, а усы, борода и баранья шапка старика густо, как снегом, покрылись куржаком.

Рядом с Ермохой тяжкие сыпал удары с левой руки рыжий Никита. Впереди них трое молодых парней-поденщиков, пятясь задом, крепко в лад бухали по снопам молотилами.

Посад уже обмолачивали на второй ряд, разбивали снопы на солому. Молотьба то чуть затихала, когда Ермоха ловким ударом сбоку отшибал вымолоченную солому в сторону, то усиливалась, когда все дружно переходили на следующий сноп.

Под частыми и тяжкими ударами сырых березовых колотушек над снопом вздымается желтоватая копоть мякины, сноп подпрыгивает, вязка на нем лопается, миг — и начисто обмолоченная солома, ловко подхваченная молотилом Ермохи, клубом отлетает в сторону.

С гумна Савва Саввич прошел на облюбованную им площадку, где ожидал его Лукич. Посоветовал мельнику, где устроить балаган для людей, навес, куда складывать туши мяса, и уехал, пообещав вскорости прислать бойщиков.

Глава XVI

Зимнее солнце только что показалось из-за далеких заснеженных сопок, когда к заимке на вороном рысаке, запряженном в легкие санки-беговушки, подъехал Савва Саввич.

На бойне уже полным ходом шла работа. На расчищенной от снега широкой площадке вморожены столбы с толстыми на них перекладинами, по краям площадки расставлены бочки, ящики, большие корзины. Рядом горит костер, где на вертелах жарится свежая печенка. В морозном воздухе мешаются запахи крови, дыма и вареного мяса.